В мансарде (СИ)

  "Даже своя Ассоль есть... гувернантка. Такая вот история у пластилиновой Ассоль. Получается, всё сложнее. Господин Пантелеев научился лепить пирожки и обзавёлся пирожковой на перекрёстке. Которые никто не ест, здесь никто ничего не ест! Некто Храпов додумался раскатывать листы и сшивать их в книги. Хм... А читают они по-настоящему, даже если просто играют в чтение, - думал Никитин, слушая Петра Иваныча. Наклонялся и машинально оглядывал улицы, осторожно поправлял дома, помятые углы зданий. И вдруг сказал: - Пора вам, Пётр Иваныч, взяться за историю города, пишите летопись, вот пусть Храпов сошьёт вам книжку, и пишите.

  - Аха-ха, - залился смехом доктор, - смешно, какой из меня писарь!

  - Научитесь! Мало ли что, а память останется.

  - Ну я даже не знаю, - протянул доктор.

  Пётр Иваныч замолчал. Никитин взглянул на него. Человечек сидел, сгорбившись, на строгалке. Потом развёл руки. Губы его озадаченно изогнулись. Котелок съехал на затылок. Доктор вдруг встал и пошёл, так больше ничего и не сказав. Стал спускаться вниз, в город.

  - Озадачили вы нашего Айболита, убежал, - хохотнул архитектор Кондратьев. Он стоял, прислушивался к разговору и задумчиво раскачивался с пяток на носки, - писать летопись! Это каждый может. Смотри и пиши, всё ясно-понятно.

  - Ну-у, а что у нас происходит непонятного? - протянул Никитин, отрываясь от тележки с помятым колесом.

  Ему теперь несли в ремонт и складывали всякую всячину на столе. Он приходил и разбирал завал, подделывал, лепил почти заново, а иногда просто отправлял в лом, если было неживое. Тележку можно бы и в лом, но пока было жаль, и он выправил колесо. Нужная в хозяйстве вещь, между прочим, клоун Василий катал на ней детей.

  - Разное происходит, - уклончиво сказал Кондратьев, - а ещё по ночам кто-то поёт.

  - Кто поёт? - удивился Никитин и пожал плечами.

  - Не знаю, всегда так, ночью кто-то поёт. Тоскливо, будто скучает. Один раз я прямо понял, что тому, кто поёт, больше не вернуться никогда домой.

  - А ещё кто-нибудь слышит пение? - озадаченно спросил Никитин.

  Меркульев и Краюшкин молчали.

  - Хм... Разберёмся... Мне бы услышать это пение.

  Никитин покрутил в руках тележку. Кажется, готово. Он встал, попрощался.

  Вечерние тени уже легли на улицы, а лампу ещё не зажигали. По улицам гуляли прохожие.

  - Сегодня тепло, но совсем скоро осень, - еле слышно доносился голос маленькой старушки в спортивном костюме и с лыжными палками.

  Она, шествуя скандинавской ходьбой, повернулась к другой старушке, которая торопливо семенила рядом и была в длинном платье, старинном капоре и с буклями.

  - Да, за окном летят и летят жёлтые листья. Так всегда бывает перед холодами, - отвечала тихо-тихо та, что в капоре. И вдруг добавила ещё тише: - Вы знаете, я каждый раз думаю, а увижу ли я их снова. И не могу насмотреться. Пойдёмте на окно.

  - Обязательно пойдёмте! - энергично ответила первая. - Доктор сказал, что проходить по тысяче шагов в день полезно для здоровья...

  Никитин закрыл за собой дверь. В голове крутились слова старушки. "Увижу ли я их снова и не могу насмотреться. Вот так. Мороз по коже".

  7. О стиральной доске и ночном певце

  - Да, так и сказал: "Мечты должны быть реальными", - рассказывал, смеясь, Никитин уже ночью Даше.

  Они сидели на крыльце. Выпала роса, пахло травой. Даша слушала, положив голову на плечо Никитину, обхватив руками его руку под локоть.

  - Нет, правда, - сказала она, - пусть мальчишка мечтает о миллионе. Нет, это не очень реально, может быть, о двухстах тысячах... Нет, о ста пятидесяти. Тоскливо. Не будут ли депрессии в мире без депрессий?

  - Будут. Вот есть пластилиновый мир, где люди не чувствуют боли, но нашёлся такой Коля, которому башку снесли за то, что ему жаль собаку. А Краюшкин - нет, ты не слышала его, как он про любимую выдал. Но откуда он знает, что такое любовь?! А этот младший сын практичного аптекаря Голубева... Он-то почему не в строчку мечтает, выбрал такой странный образ в мечты?! А эта Ассоль...

  Даша встала и пошла по дорожке вглубь сада, загребая его кроссовками, которые были больше на четыре размера. Из леса полз туман. Даша сказала:

  - Глупая Ассоль. Могла бы мечтать о... стиральной машине.

  - О стиральной доске, она не знает о стиральной машине, - сказал, улыбнувшись, Никитин.

  Даша потеряла его кроссовок и теперь ныряла ногой в него, стоя на одной ноге. Принялась вытрясать его, потому что набилась трава, стриженная, мелкая, после дневного покоса, сырая от росы.

  - Да, о стиральной доске! - откликнулась Даша, слышно было, что она смеётся...

  На следующий день, вечером, после работы, Никитин водрузил Тяпу на стол и оглянулся в поисках Николая, но он нигде не обнаружился. Зато философские посиделки были в разгаре.

  - Тоскливо, тоскливо он поёт, Краюшкин, - махнул рукой Кондратьев, - в который раз говорю, мне не мерещится. Я слышу, как он поёт.

  Опять архитектор заладил о своих голосах.

  - Часто? Поёт часто? - спросил Никитин. - Прямо сейчас слышите этот голос?