Читаем В мир А Платонова - через его язык (Предположения, факты, истолкования, догадки) полностью

На самом деле пахнуть для Платонова - действие практически не отделимое не только от смыслов 'хранить на себе следы, иметь значение, сохранять память (о ком-либо)' и 'быть чреватым чем-то', но и от самого действия дышать! Это как бы оказывается просто - его оборотная сторона. Логика тут следующая: всякий (живой) предмет уж поскольку он дышит, неизбежно испускает из себя и какой-то запах. Лишить его запаха - все равно что лишить жизни, убить. Поэтому всякий запах в чем-то хорош, и нечего им гнушаться, если этот запах способен донести до нас истинную суть предмета. Вот умирающий старик специально садится среди цветов (в оранжерею), чтобы поддерживать себя их дыханием и наблюдением молодой жизни:

Гопнер в Чевенгуре сделал для Якова Титыча оранжерею: старик уважал невольные цветы, он чувствовал от них тишину своей жизни

[то есть опять-таки чувствовал подобие этой - скованной рамками оранжереи жизни - своей жизни, клонящейся к закату].

Но уже надо всем миром, и над Чевенгуром, светило вечернее, жмурящееся солнце средней осени, и степные цветы Якова Титыча едва пахли от своего слабеющего дыхания. Яков Титыч призывал к себе самого молодого из прочих, тринадцатилетнего Егория, и сидел с ним под стеклянной крышей в кругу аромата. Ему жалко было умирать в Чевенгуре, но уже надо, потому что желудок перестал любить пищу и даже питье обращал в мучительный газ...

Вообще запах у Платонова - это оборотная сторона дыхания всего живого, что-то вроде выдоха, воздуха, выходящего при выдыхании. Если ты - человек или машина, то естественным на выходе будет "испорченный воздух". Если же ты - цветок, то, ты, напротив, бескорыстно расходуешь свое дыхание - на пользу людям. Вот из "Котлована":

...В поле простирался мутный чад дыхания и запаха трав. ...Всюду над пространством стоял пар живого дыхания, создавая сонную, душную незримость...

У животных понюхать друг друга - это знак благорасположения, симпатии, особого внимания. Животные как бы непосредственно способны чуять смысл запаха:

Жучок покорно подошел и понюхал протянутую человеческую руку, рука пахла добротой и соломой.

Но так же точно устроено восприятие и у чевенгурских людей Платонова: все наиболее сокровенное общение происходит при помощи обмена запахами:

...Кирей приник к Груше пониже горла и понюхал оттуда хранящуюся жизнь и слабый запах глубокого тепла. В любое время желания счастья Кирей мог и Грушино тепло, и ее скопившееся тело получить внутрь своего туловища и почувствовать затем покой смысла жизни.

Вот и когда Копенкин начинает бредить во сне, его сказочный конь, Пролетарская Сила, обнюхивает его - чем и успокаивает, прекращая его бред:

Пролетарская Сила перестала кушать траву и осторожно пробралась к Копенкину, не топая ногами. Лошадь наклонила голову к лицу Копенкина и понюхала дыханье человека, потом она потрогала языком его неплотно прикрытые веки, и Копенкин, успокаиваясь, полностью закрыл глаза и замер в продолжающемся сне.

Но у примитивного запаха есть и еще один смысл, который эксплуатируется Платоновым. У животных запах часто служит для маркировки своей территории, выполняя роль своеобразных столбиков или флажков, отмечающих чужие владения. От этого использования запаха Платоновские герои старательно (сознанием) пытаются избавиться. Вот один из загоняемых в колхоз крестьян из "Котлована":

Хозяин... обнял лошадь за шею и стоял в своем сиротстве, нюхая по памяти пот кобылы, как на пахоте.

- Значит, ты умерла? Ну ничего, я тоже скоро помру, нам будет тихо

[тут запаха пота от лошади уже нет - она уже почти сдохла, от голода. Крестянин только по памяти воссоздает его - этот запах милой ему жизни. А что происходит дальше, когда в конюшню заходит собака и - начинает отъедать ногу у лошади?].

...Она зарычала, впилась пастью в мясо и вырвала себе говядину. Оба глаза лошади забелели в темноте, она поглядела ими обоими и переступила ногами шаг вперед, не забыв еще от чувства боли жить.

Может, ты в колхоз пойдешь? Ступай тогда, а я подожду, - сказал хозяин двора.

Он взял клок сена из угла и поднес лошади ко рту. Глазные места у кобылы стали темными, она уже смежила последнее зрение, но еще чуяла запах травы, потому что ноздри ее шевельнулись и рот распался надвое, хотя жевать не мог. Жизнь ее уменьшалась все дальше, сумев дважды возвратиться на боль и еду. Затем ноздри ее уже не повелись от сена, и две новые собаки равнодушно отъедали ногу позади, но жизнь лошади еще была цела - она лишь беднела в дальней нищете, делилась все более мелко и не могла утомиться.

Убывание, сокращение жизни - будь то в животном или в человеке - это одна из постоянно притягательных тем для Платонова. Одним из последних, уже после зрения, угасает в животном способность чувствовать запах. Он - то, без чего и так предельно "сокращенные" Платоновские персонажи просто не могут существовать. А "Котлован" - это модель полного лишения человека всего (от собственности до запахов) в угоду тоталитарности.

ОТСТУПЛЕНИЕ СТАТИСТИЧЕСКОЕ: повышенная частотность слов,

выражающих причинные отношения у Платонова[181]

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
1991: измена Родине. Кремль против СССР
1991: измена Родине. Кремль против СССР

«Кто не сожалеет о распаде Советского Союза, у того нет сердца» – слова президента Путина не относятся к героям этой книги, у которых душа болела за Родину и которым за Державу до сих пор обидно. Председатели Совмина и Верховного Совета СССР, министр обороны и высшие генералы КГБ, работники ЦК КПСС, академики, народные артисты – в этом издании собраны свидетельские показания элиты Советского Союза и главных участников «Великой Геополитической Катастрофы» 1991 года, которые предельно откровенно, исповедуясь не перед журналистским диктофоном, а перед собственной совестью, отвечают на главные вопросы нашей истории: Какую роль в развале СССР сыграл КГБ и почему чекисты фактически самоустранились от охраны госбезопасности? Был ли «августовский путч» ГКЧП отчаянной попыткой политиков-государственников спасти Державу – или продуманной провокацией с целью окончательной дискредитации Советской власти? «Надорвался» ли СССР под бременем военных расходов и кто вбил последний гвоздь в гроб социалистической экономики? Наконец, считать ли Горбачева предателем – или просто бездарным, слабым человеком, пустившим под откос великую страну из-за отсутствия политической воли? И прав ли был покойный Виктор Илюхин (интервью которого также включено в эту книгу), возбудивший против Горбачева уголовное дело за измену Родине?

Лев Сирин

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное / Романы про измену
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота
Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

Профессор физики Дерптского университета Георг Фридрих Паррот (1767–1852) вошел в историю не только как ученый, но и как собеседник и друг императора Александра I. Их переписка – редкий пример доверительной дружбы между самодержавным правителем и его подданным, искренне заинтересованным в прогрессивных изменениях в стране. Александр I в ответ на безграничную преданность доверял Парроту важные государственные тайны – например, делился своим намерением даровать России конституцию или обсуждал участь обвиненного в измене Сперанского. Книга историка А. Андреева впервые вводит в научный оборот сохранившиеся тексты свыше 200 писем, переведенных на русский язык, с подробными комментариями и аннотированными указателями. Публикация писем предваряется большим историческим исследованием, посвященным отношениям Александра I и Паррота, а также полной загадок судьбе их переписки, которая позволяет по-новому взглянуть на историю России начала XIX века. Андрей Андреев – доктор исторических наук, профессор кафедры истории России XIX века – начала XX века исторического факультета МГУ имени М. В. Ломоносова.

Андрей Юрьевич Андреев

Публицистика / Зарубежная образовательная литература / Образование и наука