В мире античных образов

Вполне понятно и то обстоятельство, что именно область Фиваиды явилась позднейшим центром египетского монашества. Еще во времена Птолемеев Фиваида была носительницей оппозиции греко-македонскому господству. В 88 г. до н. з. Фивы были даже разрушены в результате одного из восстаний местного египетского населения. Римские времена принесли мало изменений: Фиваида оставалась центром всех недовольных.

Нет никакой необходимости, как это делает большинство буржуазных исследователей, приписывать этим фиваидским движениям «национальный» отпечаток. Это была вполне естественная реакция местного населения, истощенного оброками и барщинами, против господства греко-македонских и римских угнетателей. Конечно, при случае и местная египетская знать, главным образом жрецы, могла воспользоваться этим движением народных низов, чтобы «возглавить» оппозицию угнетенных против угнетателей и, таким образом, выторговать свое право на получение большей доли прибавочного продукта с тех же египетских феллахов и ремесленников. (Поэтому «бегство от мира» в южном Египте было также своеобразным способом выражения протеста против политики римской императорской власти.

Характерной чертой раннего христианского отшельничества и аскетизма было твердое убеждение в том, что весь окружающий мир густо населен демонами всякого звания, всякого вида и калибра. Неистовый и неукротимый Тертуллиан, вопящий у Флобера: «... скрывайте девиц под покрывалами... плачьте, умерщвляйте плоть! Прочь философию! Прочь книги! После Иисуса знание бесполезно!» — был большим мастером по демонологической части. Он утверждал, что в самом Риме заседает собрате демонов, а в Капитолии их число равно числу находящихся там людей. Особой привилегией христианина является его способность бороться со всей этой нечистью. Только одна страшная опасность грозит при этом — самому попасть в какую-либо дьявольскую западню. Значительная часть официального жития Антония занята описанием борьбы с этими темными и враждебными силами. То же самое происходит и у его нитрийских последователей: хитрые демоны, и особенно в виде соблазнительных женщин, постоянно смущали благочестивое созерцание отшельников, и борьба с этими искушениями принимала наивные, грубоватые, а подчас и дикие формы. Побывавший в нитрийской обители в самом конце IV века Кассиан наивно хвастался тем, что со времени подвигов Антония и численность, и активность демонов сравнительно изменились. Для борьбы с демонами ревнители благочестия применяли средство, которое было стариннее христианства и иногда оказывалось сильнее их самих. Это средство было аскезой.

Аскетизм сам по себе не что иное, как искусство «упражнения» с целью приобрести необычные психические особенности. Будучи укоренен в грубых анимистических представлениях, он приобретает большую виртуозность в развитых религиях, всегда сохраняя, однако, некоторые черты первоначальной первобытности. Выступающий у Флобера индийский гимнософист, удалившийся в уединение, «подобный носорогу», для которого «теперь нет надежды и нет тоски, нет счастья, нет добродетели, ни дня, ни ночи, ни тебя, ни меня, ничего совершенно», представляет собой типическую фигуру внехристианского аскета. Флобер не без умысла ввел ого в свое повествование: торговые сношения с Индией начались уже в эллинистическую эпоху и шли как раз через Египет, через античный суррогат Суэцкого канала — канал, прорытый между Нилом и Красным морем еще при фараоне Нехо и возобновленный при Птолемеях. Молва об индийских самоистязателях могла возбуждать любопытство среди нижнеегипетского населения и даже стимулировать подвиги египетских аскетов.