- Изменник, - заревел Мегди, выхватывая кинжал и бросаясь на меня, - изменник Гассан!
- Не Гассан, нет! - воскликнул я, вырывая кинжал и повергая Мегди на землю. - Я наместник пророка, Измаил, сын Алия!..
В ту же секунду надо мной развернулось священное зеленое знамя пророка, выхваченное Бедр-ал-Джемалом, и две тысячи моих людей ворвались в крепость, в то время как остальные придвинулись ко мне стройными рядами.
Федаи, бросившиеся было на помощь Мегди, замерли на своих местах, не зная, на что решиться: они повиновались слепо Мегди, но они видели в Мегди только наместника Измаила бен-Алия, они все называли себя
И вот он стоит перед ними под сенью священного знамени, наступив ногой на грудь поверженного Мегди!..
- Федаи! - воскликнул я. - Настало славное время для верных мне! Сын Алия явился, чтоб вести вас к могуществу и победам, чтоб вознаградить вас за долгое ожидание!.. Пойдете ли вы за ним, - указал я на Мегди, - или же за мною, давно вами ожидаемым…
- Пусть царствует повелитель верных, Измаил бен-Алия! - раздался громовой возглас моих людей.
- Да здравствует Измаил бен-Алия! - отозвались все еще нерешительные голоса федаев.
Мегди сообразил, что дело его проиграно: над ним был уже занесен кинжал Бедр ал-Джемала, и крики федаев страшной уфозой прозвучали в его ушах.
- Пощади, повелитель, раба твоего! - воскликнул он. - Как мог я знать, что в лице Гассана вижу перед собой сына Измаила…
Я невольно усмехнулся, вспомнив отзывы умного старика о называющем себя Измаилом бен-Алия.
- Встань, Мегди! - сказал я. - Ты бы заслуживал смерти, как заслуживает ее всякий, хотя бы и неумышленно поднявший руку на наместника пророка!.. Но я прощаю тебя!.. Встань!
Мегди встал и, распростершись передо мной по обычаю, поцеловал полу моей одежды.
При виде этого воздух задрожал от восторженных кликов федаев, сбегавших со стен, чтоб приветствовать меня!..
Я был признанным владетелем Аламута и области Рудбар, я вступил во владение наследием отца моего Алия!.. В сопровождении ликующей толпы вступил я в крепость и направился к жилищу Мегди, которое должно было сделаться отныне моим жилищем.
- Ты умный старик, Мегди! - шепнул я ему по-гречески, когда поднимался с ним и своими приближенными по ступеням лестницы.
- И ты умный, очень умный, Гассан, Измаил или кто бы ты ни был! - усмехнулся Мегди.
XVI
Весть о моем появлении и о занятии мною замка Аламут и области Рудбар всюду распространилась с быстротою молнии. Со всех сторон являлись ко мне подвластные мне дай, чтоб выслу-шатъ мои приказания и передать их федаям, находившимся на службе во всех областях Персии, Сирии и Палестины. Я имел теперь сведения обо всем, что делается и замышляется при дворе каждого властителя, не исключая и княжеств, основанных крестоносцами и уцелевших еще до сей поры.
Мелик-шах, властитель Персии, встревожился, узнав обо всем происшедшем в подвластной ему области; волнение его подданных, в большинстве принадлежавшим к измаилитам, вынуждало его принять крайние меры, и мне было сообщено, что войска его стягиваются в пограничные с Рудбаром области, чтобы нанести мне решительный удар. Мне стоило сказать слово - и находившиеся при дворе шаха федаи тотчас бы лишили его жизни.
Это было обычное средство, которым Мегди ограждал свою безопасность и которым он упрочил свое могущество. Но я не хотел прибегать к подобному средству; цель, стоявшая передо мной, не казалась мне такой необходимой, чтоб ради нее решиться бестрепетно убить человека.
Одному из федаев, находившемуся при дворе шаха, я приказал тайно пробраться ночью в его спальню и, воткнув у изголовья постели кинжал, положить записку.
«Мелик-шах, - говорилось в этой записке, - жизнь твоя в руках Измаила бен-Алия, владетеля Аламута. Кинжал мог поразить тебя, но он миновал твое сердце, потому что Измаил не хотел твоей смерти. Но берегись: с каждым шагом, который ты делаешь против Измаила, ты приближаешься к смерти!»
Через месяц ко мне явилось посольство от Мелик-шаха, и заключен был договор, по которому область Рудбар отдавалась в мое владение. Я мог бы теперь направить свой взор на другие провинции Персии и легко подчинить их своей власти, но меня влекло в другую сторону: там, в Сирии и Палестине, лежали владения неведомого мне народа, исповедовавшего религию Христа. В другой стране света лежали их государства. По всему, что сообщено было мне Агнессой и учеными из моих даев, я видел, что там, в этих неведомых мне странах, жизнь идет иначе, чем на Востоке, что другие начала легли в основу этой жизни.
Я - человек без религии, не имевший даже отдаленного идеала истины и потому не признававший никакого закона, - я каким-то непонятным образом чувствовал, что там, на далеком Западе, мне, после долгих лет мучительной борьбы, суждено в награду приобрести и веру и признание нравственного закона…