В мире Достоевского. Слово живое и мертвое

Это давно уже стало ясно, когда мы обращаемся к творчеству таких наших гениев, как Пушкин, Гоголь, Достоевский, Л. Толстой, Есенин… Настало время и для современного прочтения Тютчева, в том числе и его политической лирики. Как это ни покажется странным, но не легки, не торны были пути, ведшие к нам наших классиков, а нас – к приятию их гениальных творений.

До сих пор слишком памятны программные призывы идеологов и практиков псевдоноваторства, авангардизма: «во имя нашего завтра» (чьего – «нашего»?) сжечь Рафаэля, сбросить Пушкина с корабля современности и т. и. Сальери всех времен понимали (по-своему, конечно) смысл пушкинских строк: «Так ложная мудрость мерцает и тлеет пред солнцем бессмертным ума». Заслонить солнце? Не по силам. Значит… нужно отыскать на нем побольше пятен. И вот: Л. Толстой? – «самый помещичий писатель». «Война и мир»? – «дворянская агитка». Достоевский? – сплошная «достоевщина». Есенин – национальный поэт? Да его поэзия – смесь из икон, «сисястых баб», березок, сук, «господа бога», обильных слез и пьяной икоты, национализма и хулиганства. Словом, «лирика взбесившихся кобелей», как изволил выразиться влиятельный в 20-е годы журналист Л. Сосновский. А между тем, справедливо утверждал один из советских исследователей, именно благодаря новым своим «доброжелателям» из певцов «диктатуры имажинизма» «впервые познакомился Есенин с Москвой кабацкой, отсюда вынес нечистые словечки, нарушившие целомудренность его поэзии». Именно одному из этих «друзей», В. Шершеневичу, принадлежит заявление: «С появлением имажинизма вся прошлая литература (Пушкин, Блок, Тёте и т. д.) превратилась в мнимую величину», а другому, А. Мариенгофу, посчастливилось рассчитаться задним числом с «другом» в небезызвестном «Романе без вранья», о котором М. Еорький писал: «Фигура Есенина изображена им злостно».

И именно творения этих «друзей» А.В. Луначарский определил как «злостное надругательство… над современной Россией».

Но – нужно сказать – особо возмущало апостолов разрушения русской классики то, что «на самых высотах идеологии» расцветает возврат к Тютчеву, тому самому, который писал: «Умом Россию не понять».

И нужно сказать, что они были правы, говоря о «самых высотах идеологии»: среди двадцати наиболее выдающихся русских писателей, коим предположено было поставить монументы в первый же год существования советской власти (2 августа 1918 года), наряду с Л. Толстым, Достоевским, Пушкиным, Радищевым, Белинским, Чернышевским, Добролюбовым, Некрасовым стояло и имя Тютчева. Проект, как мы знаем, был утвержден не полностью; Ленин оставил в списке лишь тех, чье творчество он справедливо считал необходимой, обязательной основой развития новой, социалистической культуры.

В «Наброске резолюции о пролетарской культуре» 8 октября 1920 года Ленин писал: «Не выдумка новой пролеткультуры, а развитие лучших образцов, традиций, результатов существующей культуры с точки зрения миросозерцания марксизма и условий жизни и борьбы пролетариата в эпоху его диктатуры». И потому уже чуть позднее, 27 сентября 1922 года, читая статью одного из теоретиков Пролеткульта, В.П. Плетнева, «На идеологическом фронте», Ленин сделал ряд замечаний, о которых нам не следует забывать и сегодня. Так, рядом с высказыванием: «Творчество новой пролетарской классовой культуры – основная цель Пролеткульта» – Ленин поставил ироническое: «Ха-ха!», а такое высказывание В. Плетнева, как: «Задача строительства пролетарской культуры может быть решена только силами самого пролетариата…» – кратко прокомментировал: «Архификция».

Этой четкой программе, отражающей действительные «высоты идеологии», противостояла тоже достаточно четкая, прикрывающаяся фразой о… «пролетарском искусстве», «искусстве Коммуны» и т. и. идеология. «Мы, живописцы, должны стать на защиту новых построек, а пока запереть или на самом деле взорвать институт старых архитекторов и сжечь в крематории остатки греков», – провозглашал Малевич; Брик проповедовал как символ веры «пролетарского искусства» изречение Маринетти: «Надо ежедневно плевать на алтарь искусства»; «Мы полярны всему старому миру. Не обновить, но разрушить пришли мы, разрушить, чтобы создать свой новый мир», – убеждал Лунин. Подобных примеров вполне осознанного противостояния «высотам идеологии», попыток подмены их псевдоновациями можно было бы привести множество. Нам важно понять одно: борьба против классического наследия, попытки опорочить (в том числе и путем демагогических спекуляций на «революционной», по видимости, фразе) нередко принимали, по существу, форму борьбы именно с «высотами идеологии».