В мире хищных зверей

— Ненавижу тех тараканов, которые там остаются сидеть. Тех, кто хочет легко прожить жизнь, прогибаясь под обстоятельствами, — сказал Поэт. — Всю жизнь против них бьюсь. Никогда не поверю, что невозможно всем сплотиться, блин, и устроить на земле приличную атмосферу для жития. Для ВСЕХ. Многое ведь от отношений зависит и от душевности. Чтобы каждый пообещал жить так-то и так-то и всю жизнь с охотой выполнял обещанное. А то тычемся как слепые котята в разные стороны в зависимости от настроения. Нет, точно говорю, своим ходом идти к идеалу слишком долго. Надо скачком, надо всем одновременно.

— Ты хочешь, — сердито кинул радист, — я понял, чтобы остались одни сильные? Но среди любых сильных всегда будут свои слабые. Причем слабые скорее хотят чтобы не было сильных, чем самим сделаться равными им.

— Лично я не хочу быть слабым, — сказал Поэт. — И я не умру. Пусть они дохнут, а я все сделаю для того, чтобы выжить. Потому что то, что я копошусь — для них страдание и приближает их к свету и истине, но они многое — не все, конечно, — но многое отдали бы за то, чтобы меня вообще не было, а их оставили в покое. Но я буду жить и буду копошиться.

Поэт откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Внезапно оказалось, что в землянке довольно холодно. По полу несло стужей.

— Перестаньте мозги выкручивать, — приказал лейтенант. — Правильное решение всегда красиво и просто. А раз не дотопали, то и воюем себе. И еще тысячу лет воевать будем.

Поэт, пошатываясь, встал и упал на койку.

— Знобит чего-то. Я посплю, товарищ лейтенант, не могу. Будите чуть что, — сказал он и укрылся грубой серой шинелью.

— Что ж раньше-то не сказал. Да спи уж. Рядовой Егор, вскипятите ему чаю.

Напоили кипятком и тогда только Поэт тревожно уснул. Его сильно морозило, почти колотило, он ворочался, поджимал ноги, втаскивал под себя края одеяла.

А и Егору уже надоел этот мир. Пора было уходить — да куда уйдешь!

Он снова выглянул из землянки и по градуснику отметил похолодание еще на три деления. Повалил снег — густыми хлопьями и земля пригревала его на своей остывающей, но еще теплой груди. Далеко со стороны деревни хлопали редкие выстрелы. Все небо и горизонт были задернуты плотным снежным туманом, который прикрывал и невидимого теперь противника.

— Егор! — выкрикнул из блиндажа лейтенант Мога. — Я разговаривал с командующим Мятовского форта, они подобрали перебежчика и тот предупреждает о готовящемся наступлении по всему фронту, намечаемом на семь часов утра завтра. Предваряющий атаку час будет использован на артподготовку. Адъютант Малыш, предупредите об этой акции командиров второй, третьей и четвертой рот. Идите… Сержант Паблиус, соедините меня с секретарем Генштаба Правительственной Обороны…

Егор выскочил в сумеречную холодрыгу и побежал по рву, втянув ладошки под обшлаги шинели. На неприкрытую ничем его пепельную шевелюру торопливо оседали снежинки. Где-то в тропосфере натягивались последние метры плотной шторины и внезапно стало темно, как в захлопнутом сундуке, а поток сыплющегося снега быстро увеличивался. Уши и нос чуть-чуть не отваливались и, наверное, стали белее снега.

Когда он прибежал обратно в штабную, лейтенанта не было — ушел проверить посты. Поэт сипло храпел, а радист сказал ему:

— Ты, Егор, тоже ложился бы, завтра встаем в четыре утра.

Егор расправил раскладушку и лег.

— Скорей бы уж кончилась эта неразбериха, — зевнул он.

— Не знаю, — буркнул радист. — Тупик — это неспроста. У большой машины опять где-то отвинтилась гайка. А я подумал, все знаешь из-за чего? Золотое Правило гласит: выигрываешь в важном, проигрываешь в не менее значительном. И если природа выбирает господство множественности экземпляров: трав, деревьев, молекул, людей и этим замечательно прикрывает большие бреши в устройстве мира, ну, скажем, воспроизводство компонентов мира становится дешевым, а приходящему в мир новичку достаточно легко привыкать к жизни, а значит получались и гибкость и устойчивость мира, и запас прочности. Но зато когда, например, людей невообразимо много, то к каждому в отдельности интерес остается маленький, вот и терзаются люди своей незначительностью. А ведь надо всего лишь… Надо чтобы каждый человек чем-нибудь очень отличался от остальных — полезным или необычным, тогда бы он чувствовал большее внимание со стороны других к себе, а следовательно имел большую ответственность. Вот чего — ответственности у людей нет, оттого что привыкают они быть маленькими. И прячутся вечно за кусты и спины.

Егор мерзло поежился и в который раз зевнул.

— А то учинили абсурд. Война! Война науки с искусством, реальности с вымыслом, безобразной правды с художественно обоснованной ложью.

Радист замолчал и скоро Егор уснул. Ему снились детские парки и аттракционы: летающие качели, визжащие карусели, комнаты радостного ужаса, возносящее над миром Чертово Колесо, смех, веселье и сотни, сотни счастливых мордашек.