В.Н.Л. (Вера. Надежда. Любовь)

– Ну ладно… – подобрела она. Поставила пустую бутылку на асфальт. Скрылась в тени арки.

А я пошёл обратно. Не ходить же всю ночь в бесполезных поисках ночлега.

В комнате было темно и страшно накурено. Паша спал на раскладушке, завернувшись с головой в одеяло.

Я открыл балкон. Постоял, слушая редкие звуки, доносившиеся с улицы. Погладил шероховатый, со сколотой там и тут краской пустой подоконник, где теперь не было моих прокуренных помидоров. Ну а что – любовь прошла, вот они и завяли…

Неприятно защекотало в глазах, и к горлу приплыл непрошеный комок. Впору было унывать, потому что уже ничего нельзя было сделать!

Гость в горле

Проснулся я рано и решительно. На моё пробуждение Паша отреагировал тем, что перевернулся на другой бок.

Нужно было куда-то уходить! Есть пара телефонов. Если нет… Не надо так думать, можно накаркать!

Прибрав кровать, я бросился звонить. И за пять минут решил для себя все проблемы: ночевать мне пока негде. Один телефон не отвечал, по другому сонно сказали, что Володя здесь давно не живёт. Это ещё хорошо, что сегодня суббота и мои сомнения рассеялись, не дожидаясь вечера. Оставалось только позвонить Артёму! Боже упаси! Хотя он, наверное, нашёл бы что-нибудь… Артём! У меня же есть ещё одна записнушка, которую он мне подарил в больнице.

«Он ушёл, весь широкоплечий и интригующий, с упругим, как грудь его жены, кошельком», – прочёл я свои впечатления, записанные тогда в больнице. При любом воспоминании об Ольге у меня возникало ощущение, что мне в сердце вставляли иглу! Эта же запись – туча игл! Тогда я ещё не знал, что грудь у Ольги не такая уж и упругая. Хотя это обстоятельство ничего не меняло. Природная внимательность позволяла мне написать целое эссе о её груди… А что толку?

Сладко поскорбев над записью, я нашёл, казалось бы, ненужный и оттого записанный даже без имени телефон.

– Миша? – спросил я, услышав недовольное «Аллё» в трубке.

– Ну! – судя по голосу, по случаю субботы Миша причалил в алкогольную гавань.

– Слушай! Это Сергей. Мы с тобой в больнице…

– А-а, – оживился он. А я брякнул, пропуская объяснения:

– Можно у тебя переночевать?

– Так утро же… – с испугом произнёс он. В том смысле, что вдруг не утро.

– Я знаю, – из последних сил усмехнулся я.

Он долго молчал, соображая.

– Ну приезжай, разберёмся… – и, не спрашивая лишнего, продиктовал адрес.

Хоть что-то… В понедельник – контрольный звонок Югину. Мне хотелось надеяться, что к понедельнику всё решится хотя бы с этим.

А Артёму всё равно надо было позвонить. Сообщить, куда я делся… Ладно, это можно сделать и вечером.

Я с сожалением принялся собирать пожитки. Заметил, как разросся мой гардероб за эти почти три месяца. Барахло едва влезало в дорожную сумку. Собравшись, я огляделся. Вот оно, пристанище, которое я покидал. Без меня в нём ничего не изменится. Может быть, накурено будет немного больше обычного. Да и порядка будет гораздо меньше. Но те же, а теперь с каждым днем более ласковые и тёплые, солнечные лучи будут проникать в эту комнату на рассвете. Тот же воздух будет наполнять комнату, если вдруг немного приоткрыть балкон. Если бы комната была одушевлена, она бы любила меня за чистоту и относительную тишину. Пока не пришли вот эти… и не сломали наше единодушие. Уничтожив даже единственные зелёные ростки, которые придавали комнате уют.

Я подхватил сумку и гитару, выложил ключи на стол. Даже не стал будить хозяина. Всё!

Жил Миша на Васильевском острове. Так он мне продиктовал. Я вышел на одноименной станции метро, поспрашивал у прохожих. К моему удивлению, Васильевский остров обслуживали две станции метро. Так вот мне надо было на вторую.

– Это, сынок, возле Ленэкспо, – решив, что этим всё сказано, старушка проследовала по своим делам, а я сразу чуть не забыл названную ею замысловатую аббревиатуру. Потыкался ещё.

«Ленэкспо, Ленэкспо», – твердил я себе, садясь в автобус. Спросил про Ленэкспо у пассажира. Тот невнятно проворчал, что скажет, когда выходить.

Минут через десять тронул меня за плечо.

Дом я нашёл сразу.

Он находился чуть в глубине от проспекта, по которому шёл автобус. Обычный сероватый дом с пыльным налётом на окнах первых этажей. Унылый подъезд без лифта. Пятый этаж. Маловероятное утверждение маркером на стене: «Моррисон жив». О, луна Алабамы…

Мишке достаточно было приоткрыть дверь, чтобы я всё понял.

Эта была классическая петербургская семья… алкоголиков. Хотя семьи алкоголиков во всех городах одинаковы.

– Сергей, заходи! – поприветствовал меня Михаил, и я перешагнул через порог.

– Здрасьте, – хмуро кивнула бледная женщина с татарским лицом.

– Ну раздевайся… – подтолкнул он меня. – Это Гуля!

Хмурая женщина с птичьим именем взяла со стола сигарету.

Я прошёл на кухню, уже жалея, что сюда позвонил. Хотя на вокзале было бы нисколько не лучше.

– Ну садись, – уговаривал он меня. Гостеприимство в назойливой форме.

Я сел.

– Ну рассказывай… – и он достал из ободранного, урчащего холодильника полуторалитровую бутылку пива. – Я сбегал, – пояснил. Ожидая, наверное, что я его похвалю…