В наших переулках

Между нашим домом и больницей разместилась волейбольная площадка с постоянно прикрепленной к столбам сеткой — место непринужденных знакомств и непрерывного общения молодежи в разных комбинациях. Как это было прекрасно! Как весело, интересно, волнующе! Или это только мне после долгого затворничества казалось, что всех здесь объединяет всеобщая доброжелательность и веселое равенство? Конечно, очень скоро определились особые притяжения среди разновозрастной компании. Я, кажется, сразу же влюбилась в Толю Загороднего. Влюбилась совсем по-детски, то есть без мучений. Мне доставляло наслаждение даже издали видеть его черноволосую голову, плотную и одновременно складную фигуру, а каждая его подача мяча в мою сторону отзывалась внутри блаженством. Но когда Толи не было рядом, никаких страданий и волнений я не испытывала. Мне было хорошо и весело и без него, а рядом с ним — радость. Ирина насмешливо благоволила к брату Толи, а Игорь Стечкин по общему мнению был не совсем равнодушен ко мне, чего я, по правде говоря, не замечала. Но все эти маленькие пристрастия нисколько не нарушали атмосферы взаимной приветливости. Конечно, мне становилось на мгновение грустно, когда по вечерам Толя, надев тут же на площадке на черные трусы белые брюки, направлялся к трамвайной остановке, чтобы ехать в Тулу к двадцатитрехлетней Нине, изредка появлявшейся и на нашей площадке. Но грусть моя была покорная и светлая: ведь Толя уже студент, перешел на второй курс энергетического института, а я — только в седьмой класс. И несмотря на такую разницу, вчера он зашел за мной, чтобы пригласить меня, меня одну, перекинуться с ним мячом. Жаль, что как раз в этот момент я стирала белье, наклонившись над большим корытом, и волосы от пара совсем растрепались, вряд ли я могла тогда хоть чуть-чуть ему понравиться. Хотя была я в том самом розовом платье, в котором увидела себя в зеркале в Ильинском, а оно мне явно идет. Может, я все-таки капельку ему нравлюсь и потому-то он и зашел именно за мной?

И уж полней счастья и вообразить себе нельзя, как то, когда мы с Ириной ночевали у Загородних. Где мы все спали на Косой Горе? Не помню. В комнате Краевских было не более трех кроватей, аскетических железных кроватей, которые стояли тогда во всех больницах, общежитиях и пионерских лагерях. Две из них занимали хозяева дома. Где располагались остальные? Не помню; разве это имело значение, если тебя допустили в такое избранное общество, где почти все старше тебя и все прекраснее? Но вот однажды, в силу каких-то новых обстоятельств (может быть, кто-то приехал из Москвы? — такое случалось), стало ясно: девочкам негде спать. И тогда Толина мама пригласила ночевать кого-нибудь из нас на сеновале. Почему у врача был сеновал? Кажется, держали козу. Но всё это неважно, неинтересно. Важно только то, что мы с Ириной будем спать у Загородних. И днем на волейбольной площадке Толин брат шепнул Ирине, что этой ночью хозяйка дома как раз дежурит в больнице, значит, можно вообще не спать. В самом деле, зачем спать? Вечером, с подушкой и простынями в охапке, мы перебираемся к соседям. Жара не прекращается. И хотя мы только что выкупались в Воронке, духота томит. Окна распахнуты настежь, пахнет душистым табаком, вокруг абажура над большим столом порхают ночные бабочки, а мы играем в лото. Будем играть всю ночь, решаем единодушно. И хотя у меня слипаются глаза после волейбола и купания, я блаженно таращу их: разве можно спать, когда такое счастье? Я с взрослыми могу всю ночь играть в лото. Но вот Толин брат взглядывает на часы (единственные ручные часы на всех) и ахает: три часа! Толя вскакивает: «Ребята, спать! В шесть у мамы кончается дежурство». Мы с Ириной начинаем собирать наши спальные принадлежности, чтобы идти в сарай, но мальчики протестуют: на сеновале будут, конечно, спать они, мужчины, а женщины должны спать в доме, на их кроватях. Мне тоже хочется на сеновал, но отказаться от звания женщины? В первый раз быть названной женщиной и не признать за собой права на привилегии? И отказаться поспать на Толиной кровати? Он сам распорядился, обращаясь к нам с Ириной: «Ты будешь спать здесь, а ты — здесь». Мальчики ушли, свет погашен. Какое блаженство растянуться на Толиной кровати, да еще с панцирной сеткой! Долгие годы я буду вспоминать упругую панцирную сетку как верх комфорта. А тогда? Я хотела продлить блаженство, но едва успела прошептать про себя «как хорошо», глаза закрылись сами собой. И только я провалилась в сладкий сон, как послышалось тихое, но явственное: «Девочки!» С ужасом уставилась я на силуэт в светлеющем окне, а оттуда снова: «Девочки, дайте хоть одну подушку!» А мы спим голые. «Отвернитесь!» — командует Ирина, заворачивается в простыню и с ловкостью профессиональной волейболистки мечет одну за другой обе подушки в окно. Звук падения, что-то обрывается, шелестит, смех по обе стороны окна. Какое приключение! Какое счастье! Подумать только, я могла проспать это дивное, удивительное событие!