В объятиях смерти

Он закрыл лицо руками и заплакал. Когда он наконец кое-как успокоился, то отказался говорить что-нибудь еще. Очевидно, он был глубоко подавлен, я, промямлив, что опаздывает на встречу, почти бегом выскочил за дверь. Мое сердце бешено колотилось и никак не хотело успокаиваться. Я приготовила себе кофе и принялась ходить взад и вперед по кухне, пытаясь сообразить, что же делать дальше.

Телефонный звонок заставил меня вздрогнуть.

- Кей Скарпетту, пожалуйста.

- Я у телефона.

- Это Джон из компании "Эмтрак". Я наконец получил нужную вам информацию. Давайте посмотрим... Стерлинг Харпер брала билет туда и обратно на поезд "Вирджиния" на двадцать седьмое октября и должна была вернуться тридцать первого. По моим данным, она была в поезде, или, по крайней мере, кто-то по ее билету там был. Вас интересует время?

- Да, пожалуйста, - попросила я и записала то, что он мне продиктовал. - А станции?

- Станция отправления - Фредериксбург, назначения - Балтимор.

Я позвонила Марино. Его не было на месте. Уже вечером он перезвонил мне со своими собственными новостями.

- Мне нужно приехать? - спросила я, его новость ошеломила меня.

- Не вижу смысла в этом. - Голос Марино заполнял телефонную трубку. Никаких сомнений нет в том, что он сам это сделал. Он написал записку и приколол ее к трусам. Написал, что ему жаль и что он больше не может это выносить. Вот практически и все. Ничего подозрительного на месте нет. Мы уже собираемся его увозить. К тому же доктор Коулман здесь, - добавил он, имея в виду одного из наших местных медицинских экспертов.

Вскоре после того как Эл Хант ушел от меня, он приехал к себе - в свой кирпичный колониальный дом на Гинтер-Парк, где жил вместе с родителями, взял бумагу и ручку из кабинета своего отца, спустился по лестнице в подвал и снял с себя узкий черный кожаный ремень. Он оставил свои ботинки и брюки на полу. Когда его мать через какое-то время спустилась вниз с охапкой грязного белья, она обнаружила своего единственного сына висящим на трубе в прачечной.

Глава 11

После полуночи пошел ледяной дождь, и к утру мир стал стеклянным. В субботу я оставалась дома, в голове у меня проскакивали обрывки разговора с Элом Хантом, вспугивая мои мысли, как подтаявший лед с треском падающий на землю за окном. Я чувствовала себя виноватой. Как любой другой смертный, когда-либо соприкасавшийся с самоубийством, я пребывала в ложной убежденности, что могла каким-то образом остановить его.

Мысленно я добавила его к списку - четыре человека умерли. Хотя две смерти были явно жестокими убийствами, а две нет, эти дела все же как-то связаны между собой. И связаны, возможно, яркой оранжевой нитью. В субботу и воскресенье я работала в своем домашнем кабинете, поскольку мой служебный кабинет только напоминал бы мне, что я пока не у дел, во мне не нуждались. Работа продолжалась без меня. Люди общались со мной, а затем умирали. Уважаемые коллеги - главный прокурор, например, - хотели получить ответы на свои вопросы, а мне нечего было им ответить.

Я вяло сопротивлялась единственным способом, который знала, - сидела за своим домашним компьютером, делая записи, и сосредоточенно изучала справочники. И еще я много звонила по телефону.

Марино я увидела только в понедельник утром, когда мы встретились на станции Эмтрак железной дороги Стейплз-Милл. Вдыхая густой зимний воздух, согреваемый моторами и пахнущий маслом, и пройдя между двумя поездами, ожидавшими отправления, мы нашли наши места в последнем вагоне и продолжили разговор, начатый на улице.

- Психиатр Ханта, доктор Мастерсон, был не слишком разговорчив. - Я осторожно поставила пакет, который держала в руках. - Но я подозреваю, что он помнит Ханта гораздо лучше, чем хочет показать.

Интересно, почему это мне всегда попадаются места со сломанными подставками для ног? Вот у Марино она в идеальном порядке, подумала я, когда он, смачно зевнув, вытянул ее из-под сиденья. Он не предложил поменяться со мною местами. А жаль - я бы не отказалась.

- Итак, Ханту, когда он попал в психушку, должно было быть лет восемнадцать-девятнадцать, - сказал Марино.

- Да. Он лечился от тяжелой депрессии.

- Что-то в этом роде я и предполагал.

- Что ты имеешь в виду?

- Такие типы постоянно в депрессии.

- Какие типы, Марино?

- Достаточно того, что слово "гомик" не раз приходило мне в голову, когда я разговаривал с ним.

Слово "гомик" приходило Марино в голову каждый раз, когда он разговаривал с людьми не такими, как все.

Поезд беззвучно отошел от перрона, как корабль от пирса.

- Жаль, что ты не записала разговор на пленку, - сказал Марино, продолжая зевать.

- С доктором Мастерсоном?

- Нет, с Хантом. Когда он навестил тебя.

- Теперь в этом нет никакого смысла.

- Ну, как сказать. Мне кажется, что псих знал довольно много. Я бы чертовски хотел, чтобы он, так сказать, поболтался на грешной земле несколько подольше.