В окопах Сталинграда [1947, Воениздат. С иллюстрациями]

Чумак медленно поворачивается. Я не вижу его лица. Блестит потная, с глубокой ложбиной вдоль позвоночника спина.

— День — сами видели — солнечный, а потери — ну, какие же потери? Бескозырку потерял — вот и все. Будут еще вопросы?

— Будут. Только не здесь. Выйдем на минутку.

— А там пули. Убить может.

Я проглатываю пилюлю и направляюсь к выходу, он — тоже.

Опершись плечом о косяк двери, жует папиросу.

— Знаете что, товарищ лейтенант? Давайте по-мирному. Не трогайте разведчиков. Ей-богу, лучше будет.

— Лучше или хуже — другой вопрос. Сколько у вас людей?

— Двадцать четыре. Сколько было, столько и осталось. А разведчиков, советую…

— Танк кто подбил?

— А кто бы ни подбил — не все ли равно?

— Вы подбили?

— Ну, я… Не вы же…

— Расскажите, как вы его подбили.

— Ей-богу, спать охота. После войны о танках поговорим…

— Рекомендую вам запомнить, что я сейчас за комбата.

— А я откуда знаю?

— Вот я вам говорю.

— Комбат — Клишенцев. Кроме того, я подчиняюсь только командиру полка и начальнику разведки.

— Их сейчас нет, поэтому вы должны подчиняться мне. Я заместитель командира полка по инженерной части.

Чумак искоса смотрит острым глазом.

— Вместо Цыгейкина, что ли?

— Да, вместо Цыгейкина.

Пауза. Плевок через губу.

— Что ж… Мы с саперами обычно душа в душу.

— Надеюсь, что и впредь так будет.

— Надеюсь.

— Как фамилия того, второго, который подбил?

— Корф.

— Рядовой?

— Рядовой.

— Это его первый танк?

— Нет, четвертый. Первые три у Касторной.

— Награжден?

— Нет.

— Почему?

— А дядя знает, почему. Материал подавали…

— Через час дадите мне новый материал. О нем и о других тоже. Ясно?

На этом разговор кончается. Идет он в самых сдержанных тонах.

— Разрешите итти, товарищ заместитель командира полка по инженерной части?

Я ничего не отвечаю и спускаюсь вниз. Все тело ломит. Режет глаза. Вероятно, от дыма — страшно все-таки накурено.

Составляю донесение. Рядом, положив голову на руки, спит Фарбер. Он забежал на минутку за табаком и доложить о потерях. И так заснул над раскрытым портсигаром с недокуренной цыгаркой в руке. В углу кто-то тихо разговаривает, попыхивая папиросой. Доносятся только отдельные фразы:

— А у меня как раз заело… Каблуком пришлось отбивать. Прошу у Павленко патронов… А он лежит, уткнувшись лицом в землю, и серое что-то течет.

Потом вдруг появляется Игорь. Стоит передо мной и смеется. Усики у него уж не маленькие, а как у того бронебойщика — залихватски закрученные по углам рта. Спрашиваю, как он сюда попал. Он ничего не отвечает и только смеется. И на груди у него — синий орел с женщиной в когтях. Прямо на гимнастерке. А у орла прищуренные глаза, и он тоже смеется. Надо, чтобы он перестал смеяться. Надо сорвать его с гимнастерки. Я протягиваю руку, но меня кто-то держит за плечо. Держит и трясет.

— Лейтенант… А, лейтенант…

Я открываю глаза.

Небритое лицо. Серые холодные глаза. Прямой костистый нос. Волосы зачесаны под пилотку. Самое обыкновенное усталое лицо. Слишком холодные глаза.

— Проснись, лейтенант, волосы сожжешь.

Тарелка с фитилем у самой моей головы, невыносимо коптит.

— Что вам надо?

Человек с серыми глазами снимает пилотку и кладет ее рядом на стол.

— Моя фамилия Абросимов. Я начальник штаба полка.

Я встаю.

— Сидите. — Он переходит на вы. — Вы лейтенант Керженцев? Новый инженер — вместо Цыгейкина, так я понял из вашего донесения.

— Да.

Он проводит рукой по лицу, по глазам, некоторое время, не мигая, смотрит на коптящий фитиль. Чувствуется, что он, так же как и мы, смертельно устал.

Я докладываю обстановку. Он слушает внимательно, не перебивая, ковыряя ногтем доску стола.

— Петрова, говорите, значит, убило?

— Да. Снайпер, должно быть. Прямо в лоб.

— Так-с… — Нижними зубами он покусывает верхнюю губу.

— Потери вообще довольно значительные. Убитых двадцать пять. Раненых около полусотни. Один пулемет вышел из строя. Осколком ствол перебило.

— А соседи кто?

— Слева второй батальон нашего же полка. Справа же…

Я задумываюсь. Фарбер мне говорил, но у меня выпало из памяти.

— Справа сорок пятый, товарищ капитан, — вставляет Чумак. Он стоит тут же, рядом, засунув руки в карманы. — От них представитель приходил. Мы с ним стык уточняли.

— Сорок пятый… — задумчиво говорит Абросимов и встает, застегивает телогрейку.

— Ну что ж, Керженцев… Пройдемся по обороне, а потом… потом придется тебе батальон принимать.

Он пристально, точно оценивая, смотрит на меня. Застегивает пуговицы. Они большие и никак не пролезают в петли.

— Клишенцева — комбата — убило. Бомбой. Прямое попадание. Придется временно покомандовать батальоном. Ничего не поделаешь…

И, повернувшись в сторону Чумака:

— Химику ногу оторвало. На ту сторону повезли. Ну, пошли, инженер. Комбат, точнее…

Только когда мы выходим, замечаю, что в углу копошатся связисты — двое, с золотенькими, вырезанными из консервной банки, звездочками на пилотках.

Подымаемся наверх. У входа часовой. Я его уже знаю. Его фамилия Калабин. У него большое родимое пятно на щеке, и он хороший стрелок. На моих глазах четырех убил. Он из-под Костромы, и дома у него жена ожидает ребенка.