В окопах Сталинграда [1947, Воениздат. С иллюстрациями]

Пролезаю под вагоном. Шинель цепляется за что-то и трещит. Ужасно она мешает, путается между ног. Прижавшись лицом к рельсу, — он приятно холодит, — стараюсь рассмотреть, где немцы. Перпендикулярно к путям — улица. Мощеная, страшно прямая. Налево — нефтебаки. Из одного валит дым. В мятой стене от снарядов три большие дыры с рваными, закрученными краями. Точно раны.

Направо — обгоревшие сараи, огороженные колючей проволокой.

Немцы, повидимому, сидят в баках — красные, белые, зеленые точки несутся оттуда. Цокают по цистернам.

Мысль работает невероятно отчетливо. Пулеметов у них, повидимому, два, и, по-моему, ручные. Минометов нет. Это хорошо. Фарберу надо ударить слева, прямо на баки. Я с другим по дороге — в обход баков, справа. Пулеметы стреляют в лоб. Надо успеть пробежать через дорогу, дальше — вдоль каменной стенки.

Фарбер отползает. Ползет неловко, как-то бочком, припадая на правую сторону.

Несколько пуль щелкает в цистерну, над самой головой. Тонкая изогнутая струйка керосина бьет в рельс передо мной, и я чувствую на лице мелкие, как из пульверизатора, брызги. Взлетает ракета. Освещает баки, сарай, каменную стенку. Неестественно укорачиваясь и удлиняясь, пляшут тени. Ракета падает где-то за нами. Слышно, как шипит…

Пора… Я закладываю пальцы в рот — свисток свой я потерял еще под Купянском. Мне почему-то кажется, что свистит кто-то другой, находящийся рядом.

Бегу прямо на бак с тремя дырками. Справа и слева кричат. Трещат автоматы. Кто-то с развевающимися ленточками бескозырки бежит передо мной. Никак не могу его догнать. Баки куда-то исчезают, и я вижу только ленточки. Они страшно длинные, вероятно до пояса.

Я тоже что-то кричу. Кажется, просто «а-а-а-а». Бежать почему-то легко и весело. И мелкая дрожь в животе от автомата. Указательный палец до боли в суставах прижимает крючок.

Опять появляются баки, но другие, поменьше, с трубами, извивающимися, как змеи. Труб много, и через них надо прыгать.

За баками — немцы. Они бегут навстречу нам и тоже кричат. Черные ленточки исчезают. Вместо них — серая шинель и раскрытый рот. Тоже исчезает. В висках начинает стучать. Почему-то болят челюсти.

Немцев больше не видно.

Впереди — белые, с железной решеткой ворота. Вот добегу до них и сяду, а потом дальше… Но я не могу остановиться. Ворота уже позади, впереди — асфальтовая дорожка и какие-то корпуса.

Потом я лежу на животе и никак не могу всунуть новый магазин в автомат. Руки трясутся. В пазу что-то застряло.

— Перебило автомат. Возьмите вот этот.

Кажется, Валега, но у меня нет времени оборачиваться.

Сквозь сетку, — я лежу у низенькой каменной стенки, с мелкой, как в птичниках, натянутой сеткой, — опять видны бегущие немцы. Их много. Они бегут через заводской двор, стреляют из своих черных автоматов, прижав их к животам, и это похоже на какой-то нелепый фейерверк. Немцы даже днем стреляют трассирующими пулями.

Выпускаю целый магазин, потом другой. Фейерверк исчезает. Становится вдруг тихо. Пью воду из чьей-то фляжки и никак не могу оторваться.

— Селедку, что ли, ели, товарищ лейтенант? — говорит кто-то, придерживая фляжку, чубатый, в тельняшке и матросской бескозырке.

Я допиваю воду. Никогда, кажется, такой вкусной и холодной не пил. Ищу Валегу. Он тут же, набивает магазин. Маленькой золотой кучкой лежат сбоку патроны. Рядом с ним круглолицый парень, торопливо, затяжка за затяжкой, докуривает «бычок». Плюет на него и вдавливает в землю.

Впереди — асфальтированный, совершенно гладкий, заводской двор. За ним — свалка железа, паровоз с разбитыми вагонами и какое-то белое строение вроде железнодорожного блок-поста с балкончиком. Сзади тоже двор — пустой и большой.

Место дрянное: ни окопаться, ни укрыться, — один низенький заборчик с сеткой.

Надо захватить будку и железо, это ясно. Здесь нам не усидеть. Передаю приказание Фарберу и Петрову. Они тоже возле стенки, справа и слева от меня. Парень в тельняшке втыкает капсюли в круглые, с крупными насечками, гранаты.

— Во… правильно… — подмигивает он черным сощуренным глазом. — Я эту будку знаю… Мировая будка. И подвальчик что надо!

— Ты был там?

— Всю ночь просидели. Пока фриц не выгнал. С вечера еще пришли. Разведка. КП искали.

Сует гранату в карман, одну втыкает за пояс.

Фарбер подает знак, что у него все готово. Несколько позже — Петров. Немцы откуда-то слева начинают стрелять из пулеметов. Окопались уже, значит, сволочи. Надо торопиться, пока другие не заработали.

Парень в тельняшке, пригнувшись точно на старте — одна нога отставлена, другая согнута, — уголком напряженного, немигающего глаза смотрит на меня. На левой руке, чуть пониже локтя, что-то наколото — кажется, имя.

Даю сигнал.

Что-то мелькает — темное и быстрое, обдающее ветром. Со стенки сыплется штукатурка. Сетка дрожит, точно по ней сильно ударили. Парень в тельняшке бежит прямо к будке, размахивая автоматом. До будки метров шестьдесят, двор абсолютно гладкий.