В ожидании Апокалипсиса. Франкское общество в эпоху Каролингов, VIII–X века

Скотт! Коль с тобой я сойдусь, то получишь ты те поцелуи,Кои, ушастый осел, волк залепил бы тебе;Раньше пес зайца взрастит или волк вероломный — овечку,Раньше трусливая мышь в бегство кота обратит,Нежели вздумает гет со скоттом вступить в перемирье,Если б он даже хотел, было б, как ветер, оно.Тот или бед натворит, или скроется, Австра быстрее:

Может ли быть он иным? Он ведь всего только скотт.Надо б ту букву отнять, что в азбуке значится третьей,В кличке же злого врага будет на месте втором,Первою в «крыше» стоит и второю в слове «скитаться»,Третьей во «вскрытье» она, в «строке» четвертой звучит.Он опускает в речах ту букву; итак, без сомненья,Как себя сам он зовет, точно таков он и есть…... Но, среди всех этих дел, когда будут читать наши строки,

Пусть и скоттик притом, вор беззаконный, стоит,Мрачная тварь, супостат, бледный ужас, чума моровая,Язва сутяжная, тварь злобная, мерзость сама,Дикая, гнусная тварь, ленивая тварь, нечестивец,Тварь, что всем праведным враг, тварь, что всем добрым вредит!Шею закинув назад, предстанет он, криворукий,Руки кривые свои к глупому сердцу прижмет,

Ошеломлен, удивлен, дрожащий, сопящий, свирепый,Уши, глаза напряжет, ноги, и руки, и ум.Знаками резкими он то то порицает, то это.То испускает лишь вздох, то озлобленную брань;То повернется к чтецу, а то ко всем предстоящимЗнатным вельможным мужам, шага не ступит умно.Жаром хуленья объят, пусть враг мой лихой кипятится.Много хотения в нем, только умения нет.

Кое-чему научен, но знает нетвердо, неверно;В том, в чем не смыслит азов, мнит он себя знатоком.Все это выучит он не за тем, чтобы мудрым считаться,Но чтобы в споре всегда во всеоружии быть.Много знал, мало постиг, о многом проведал невежда.Что же сказать мне еще? Знает, а все ж не знаток.[10]

Впрочем, в Аахене и к выходцам с юга, с земель, некогда захваченных готами, также относились с подозрением. Людовик Благочестивый, в возрасте трех лет поставленный королем Аквитании, долгое время жил к югу от Луары и естественным образом перенял некоторые местные традиции. Когда он уже подростком приезжал ко двору своего отца Карла Великого, что случалось нечасто, это сильно бросалось в глаза. По рассказам Астронома, король сетовал на то, что Людовик внешностью больше походил на гасконца, нежели на франка. Все это Карл исправлял «с отеческой любовью». Равным образом анонимный биограф Людовика, франк по происхождению, не забывает напоминать читателям о безрассудстве, наглости, легкомысленности и коварстве гасконцев.