В ожидании Апокалипсиса. Франкское общество в эпоху Каролингов, VIII–X века

До начала IX в. монах в принципе мог отказаться от обета и вернуться в мир, хотя это и не приветствовалось. За такой поступок пенитенциалии устанавливают трехлетнее покаяние на хлебе и воде для женщин и до десяти лет для мужчин. Для последних вообще предусматривалось более суровое наказание. Например, им запрещалось жениться, в то время как женщинам после «смены одежды» дозволялось выходить замуж. Ко второй половине того же столетия монашескую общину было уже почти практически невозможно покинуть по собственной воле. Это касалось не только тех, кто «обратился» в зрелом возрасте, но и достигших совершеннолетия облатов. Ярким примером стало уже упоминавшееся выше дело Годескалька, одного из самых неординарных богословов и поэтов эпохи Каролингов.

Представитель знатного саксонского рода, он еще в раннем детстве был «пожертвован» семьей Фульдскому монастырю, где получил блестящее образование под руководством аббата Рабана Мавра. В 822 г. Годескалька, юношу широко одаренного и на редкость талантливого, постригли в монахи. Но несколько лет спустя он написал письмо епископам Майнцского собора с жалобой на своего наставника, которого обвинил в насильственном «обращении». Годескальк потребовал освободить его от монашеского обета, данного против воли, и вернуть ему родовые владения, некогда пожалованные Фульде. Получив отказ, он покинул обитель, много путешествовал, стал пресвитером и довольно радикальным проповедником, настаивавшим, что спасение возможно вне Церкви, ибо Господь изначально предопределил загробную участь каждого. Годескалька судили, обвинили в ереси, самовольном уходе из монастыря и принятии сана, приговорили к бичеванию и пожизненному заточению в монастырь Отвилле. Причем для этого был задействован мощный административный ресурс в лице архиепископа Гинкмара Реймсского и самого Рабана Мавра, ставшего к тому времени архиепископом Майнца. По этому поводу Рабан даже написал специальный трактат, в котором с опорой на Библию доказывал, что облат представляет перед Всевышним не только себя, но всю свою семью, что он — ее молитвенный заступник, от которого напрямую зависит ее земное процветание и загробное воздаяние. Пребывание в монастыре является, таким образом, его первейшей обязанностью и высшим долгом, даже если это противоречит его личным желаниям.

Сопротивление процессу внутреннего замыкания монастырей наблюдалось и в других местах. В санкт-галленской хронике сохранился рассказ о послушнике Воло, относящийся к 876 г. Сын некоего графа, благородный юноша Воло, подобно Годескальку, в раннем детстве стал облатом. Его готовили к постригу, однако Воло, человек, одаренный в науках, но «беспокойный и мятущийся», оказался на редкость своевольным подростком. Он постоянно нарушал дисциплину, скандалил, безобразничал и отказывался следовать правилам монастырской жизни. Ни увещевания родителей, ни душеспасительные беседы его наставника Ноткера Заики, ни даже частые телесные наказания не могли его образумить.

Однажды, взбешенный запретом выходить за ворота монастыря, Воло полез на колокольню, чтобы «хотя бы взором обежать горы и поля и тем унять свой мятущийся дух». Но, поравнявшись с местом над алтарем девственниц, он свалился с большой высоты и сломал себе шею. Монахи еще застали Воло живым и даже успели его исповедовать и причастить, а Ноткер, обливаясь слезами, пообещал до конца жизни исполнять монашеский долг за двоих. Непонятно, совершил ли Воло самоубийство или произошел несчастный случай, но этот яростный и трагический протест против навязанных правил настолько потряс монахов, что на столетия остался в коллективной памяти общины.

Жизнь в монастыре, конечно, гарантировала насельникам определенную стабильность и благополучие, однако в целом была довольно суровой. Бенедиктинский устав предписывал монахам усердно молиться и работать. Братья собирались на совместные богослужения несколько раз в течение суток. На молитвы отводилось не менее четырех часов, но в реальности это занимало куда больше времени. В иные дни молились почти непрерывно, с короткими перерывами на трапезу и сон. Около полудня монахи завтракали, после захода солнца довольствовались скудным ужином, а спали по четыре-пять часов в общих спальнях-дормиториях на набитых соломой тюфяках, не снимая одежд, чтобы во всякое время быть готовыми вернуться к молитве.