В ожидании августа

То ли информация о старинном товарище и его открывшейся тайне, а может, известие о появлении нашего родственника с мутными делами и такими же деньгами так повлияли на настроение генерала, что за ужином он плохо ел, почти не разговаривал, вернее, совсем не поддерживал разговор. От водки мы оба отказались и, сказав, что выведет погулять собак, старик подцепил на поводки Милку и щенка, вышел за калитку. Мы с Натой, не сговариваясь, тоже встали из-за стола, поблагодарили Наталью Савельевну, направились за дом, к двум дальним скамейкам, скрытым в кустах сирени, яркой, сочно-зелёной в лучах заходящего солнца. Я стал целовать девушку, едва мы успели присесть на тёплые доски. Она закрыла глаза, полностью отдалась мне. Что-то шептала, гладила мои волосы, иногда до меня доходили слова: "Я тебя полюбила, я никогда так не любила, скучаю по тебе…" Я даже не предполагал, что на широких досках скамейки можно так сильно, с таким ярким чувством, заниматься любовь…

Примерно через час к нам прибежала Милка, она обнюхивала свою любимую хозяйку, та смущалась, но солнце уже спряталось за лес, и я не мог разглядеть, был ли у неё румянец на щеках. Вскоре бабушка позвала собаку есть, мы успокоились: нас больше никто не мог разоблачить в наших любовных грехах. Я сказал, открыто, почти не напрягаясь:

– Нат, мы с дедом серьёзно говорили перед ужином. Я обещал ему, что не причиню тебе зла или обиды, а ему боли за тебя. Сказал также, что готов хоть завтра жениться на его внучке, если она, конечно, согласится выйти за меня замуж. Но есть традиции, устои, которые нельзя нарушать в своих отношениях влюблённым. Поэтому я хочу тебя официально спросить: "Ты выйдешь за меня замуж?"

– Ну, на-хал… – то ли смеялась, то ли всхлипывала Наталья, качая из стороны в сторону головой, – как тебе не стыдно издеваться над дедом?!

– Я на полном серьёзе спросил тебя: "Ты готова связать свою жизнь с моей?" Мы можем потом объявить о любых сроках нашей свадьбы, испытывать себя временем и пространством… Но сейчас я хочу чётко и ясно сказать: "Я люблю тебя. Очень, с самого нашего первого знакомства в общем вагоне поезда, когда ты, как Золушка, ползала возле корзины с котятами…"

Она закрыла мне рот ладошкой, тише шёпота сказала:

– Я люблю тебя. Готова всегда быть с тобой.

– Когда у тебя день рождения и сколько тебе лет? – вдруг спросил я.

– Первого сентября мне будет двадцать…

– Значит, ты – Дева, младше меня почти на пять лет, ха-ха-хаа… Какой я старый, по сравнению с тобой – просто дремучий старик, ха-ха-хаа, – я смеялся от души, заодно мне хотелось расшевелить Деву, насколько я помню, по знаку зодиака – стеснительную и скромную в своих проявлениях, – вот мы с тобой и перейдём рубикон: пусть тебе исполнится двадцать лет, ты придёшь на третий курс. А я буду тебе помогать, я же гуманитарий, с языками… – и, помолчав, вдруг добавил,– Нат, надо сильно, чтобы не огорчить бабушку и деда, предохраняться. Сегодня я уберёг нас, хотя мне было так хорошо с тобой, полное слияние… Ты согласна: мы абсолютно соответствуем друг другу!

– Да… У меня кружится голова, едва подумаю о тебе. Я знаю, это от любви… Но мне стыдно, я никогда, ни с кем ещё так не разговаривала. Ты постепенно заполняешь все мои клетки. Это, наверное, плохо? А вдруг ты меня разлюбишь? Я тогда умру…

Нашёл в сгустившихся сумерках её глаза, стал осторожно слизывать солёные слёзинки, думал: "Как же я люблю эту девочку! Она вдруг стала моей жизнью… Но это уже взрослое чувство. Это уже не Екатерина с моими подростковыми фантазиями. Эх, Катя-Катя, как же ты так рано ушла…" – я остановился, мне вдруг стало жарко, а потом начал потихоньку бить озноб. Быстро сказал:

– Темно уже, да и перед стариками неудобно… Пойдём, Ната, в дом?

Она внимательно посмотрела на меня, будто что-то увидела за моей спиной, встала со скамейки, прижалась крепко-крепко, сказала вдруг:

– Ты мой! Никому и никогда не отдам…

Обнявшись, мы пошли в дом.

***

К планировке старого дачного дома я никак не мог привыкнуть: на второй этаж вели две лестницы, справа и слева от веранды, обе упирались в две большущие комнаты, отделённые друг от друга глухой перегородкой. В одной расположилась Ната, во торой – дед с бабушкой: это для них была и спальня, и рабочий кабинет Константина Георгиевича с большущим письменным столом и плетёным креслом, закрытым пледом из цветных кусочков пастельных тонов коричневого и бежевого цветов. Окна, широкие, в полстены, выходили во двор, утром звуки улицы не долетали до них, солнце пробивалось сюда только после обеда. Стена дома – увита виноградной лозой, по низу – разросся ирис, вьюнок и ранние тюльпаны.