В ожидании августа

"Вот, сверну направо, за вторым домом пойдут заросли лещины, яркой, сочно-зелёной, вперемежку с бузиной и мелким ельником, потом – подъём в гору и на суглинок выйдут первые сосны", – шёл как на автомате, но не было видно ни орешника, ни бузины, ни ёлок, остались одни редкие посадки высоких сосен. А я упорно шёл вперёд, туда, где когда-то проходила извилистая трасса ледяной горы, которая практически от конечной остановки автобуса заливалась с первыми морозами и до самого ледохода радовала детей да и взрослых всей округи.

Наконец, до меня дошло: уходить за дома не стоит, Марфа просто не найдёт меня. "Значит, надо идти к воде, где и утонула Катерина, моя маленькая девочка – Катя", – я почувствовал, как и несколько дней назад, на даче, озноб. Он был, конечно, намного слабее, чем при погружении в холодные воды затона тогда, в яркую солнечную погоду, когда лёд на самодельной горе, а потом и снег на кромке полыньи сверкали всеми цветами радуги. Но мне было реально холодно, я кожей помнил, как холодеют руки, а в ноги впиваются иголки, пока маленькие, едва колючие, но я-то знал, что сейчас всё тело пронзят иглы холода и страха…

Я свернул к набережной, присел на скамейку, распахнул лёгкий из льняной ткани пиджак, расстегнул несколько пуговиц на рубашке. Дышалось тяжело, едва справляясь с дыханием, я мысленно отгонял от себя старые мучительные картины подросткового сознания, которые все годы то с невероятной силой, то едва различимо мучили меня. И вдруг на затылок обрушился удар такой силы, что у меня на несколько секунд пропало зрение, но сознание ещё жило, и я попытался встать со скамейки. Не получилось: за плечи меня держали чьи-то руки, худые и бледные в запястьях, совсем без загара, несмотря на середину лета. Вижу, как ко мне наклоняется лицо мужчины, не старого, обросшего грязной кучковатой щетиной, из его рта несёт такой болотной вонью, что мне становится дурно. Довольно легко сбросил с плеч худые руки, бью хуком справа по вонючей физиономии, но тут новый, более сильный удар по голове, нанесённый тоже сзади, отключает моё сознание. Слышу лишь, как издалека-издалека, кто-то кричит:

– Са-няаа, держи-иись. Я бегу к те-беее… Бе-гууу… – голос знакомый, но я так давно его слышал, что никак не могу вспомнить, кому он принадлежит. Кто это бежит ко мне и зачем? Я погружаюсь в воду, ощущаю её тепло и комфорт, мне уже совсем не страшно, погружаюсь всё глубже, из лёгких уходят последние запасы воздуха…

Глава – 17.

Мама первая увидела, как я открыл глаза, смотрел, не мигая, в потолок, сказал тихо: "Баба Таня… Я так долго тебя ждал. А ты… не шла". Я помнил: это она кричала моё имя, чтобы я слышал её и не уходил навсегда из этой жизни. Она держала меня, нежно качала мою голову, гладила лицо, что-то говорила, но уже другим голосом, очень похожим на голос Марфуши. Но руки я хорошо помнил: это были руки моей бабушки. Я знал их с детства, их прикосновения я ощущал, когда позже лежал в горячечном бреду, не понимая, где я: в студёных водах зимней полыньи или в мареве жаркой бани, которую мы два лета строили вместе с дедом Колей на реке.

Скосил глаза вправо, чуть повернув голову, увидел широкое окно с падающими волнами шёлковыми занавесками, по стеклу тихо скреблись голые ветки какого-то дерева, дальше – серел кусочек неба. Вернул голову на середину подушки, увидел склонённое надо мной лицо мамы. "Боже мой, как она постарела, – подумал я с таким огорчением, что чуть не заплакал, – морщины у глаз, мешочки в уголках рта, волосы поседели, неухоженные, закручены в ком на макушке, – она смотрела мне в глаза, зажав рот ладошкой, в ресницах собирались капельки прозрачных слезинок, – надо что-то сказать, иначе будет поток слёз".

– Мама, я рад… Ты со мной. Где я? Что случилось?

– Сынок мой… Ты заговорил. Не напрягайся, отдыхай. А лучше до прихода врача помолчи, а я буду рассказывать. Мы в частной клинике. До того ты долго лежал в военном госпитале: отец с дядей специально поместили тебя туда, где умеют лечить такие ранения, какое случилось… А на дворе – уже осень. Почти два месяца ты был в коме, сначала после травмы, потом – в искусственной. Но, слава богу, молодой организм не только выдержал, мы – победили.

– Кто меня спас, мама? Я только помню крик бабы Тани, она хотела, чтобы я не терял сознание…

– Тебя спасла Марфа. Они с водителем подоспели вовремя, тот вместо "скорой" вёз тебя в больницу, а девушка удерживала в тебе жизнь… Мы приехали с Дашей на следующий день. Я думала, умру от отчаяния, сынок, так ты был плох. И Дарья – не отходила от тебя, столько в девчонке сил и мужества. Она до переезда в столицу всё время была с тобой. Потом – три операции, сложнейших. Наркоманы били тебя молотком, только чудо и молодой организм помогли выстоять.

– Что может быть с последствиями? Ты знаешь предположения врачей? – я говорил чётко, раздельно каждое слово, будто в горло мне вставили искусственный микрофон, – память, движение, ну, речь вроде бы есть…

– Вот сейчас должен придти дежурный врач, я уже звонила кнопкой вызова, поговорим с ним, не будем…