Они в самом деле вышли на «промысел» и действительно напоминали волков: были злы и голодны. Мелкая спекуляция уже второй день не приносила ничего, на большее они пока что были не способны. А в тот вечер решились…
Прохаживались по Основянской, в полукилометре от Илюшкиного дома. Илюшка отказался идти с ними. Ему, конечно, жилось легче: мать работала на заводе и получала дополнительный паек. Когда они уходили, Илюшка сидел на краешке койки, покрытой серым солдатским одеялом, и, заложив крохотные кулачки между коленей, подрагивал худыми, узкими, как у девчонки, плечами.
Улица была без фонарей. Спать здесь ложились рано, и лишь кое-где в окнах мерцал свет. Первым им встретился инвалид на костылях — его не тронули. Затем минут через двадцать — женщина. Они спросили, который час. Ответив, что часов у нее нет, женщина пугливо обошла их и почти побежала. Их, оказывается, боялись, и это придало смелости (хотя женщин они договорились тоже не трогать).
А третьим был Он…
Пришел поезд — станция была рядом. Люди шли вначале кучками, затем поодиночке растекались по переулкам. Бережан остался один. Он шел с вещевым мешком за плечами, с чемоданом в руке, прихрамывая, опираясь на палку. Иногда из подворотен со злобным лаем выскакивали собаки, подкатывались под самые ноги, но он словно был глух — не приостанавливался, не оборачивался. И только поравнявшись с оврагом, Бережан остановился, напряженно вгляделся в темноту, где тускло светилось окно Илюшкиного дома, постоял в раздумье и, вдруг подняв палку, с силой швырнул ее в темноту. Тут они и выросли перед ним.
— Закурить не найдется? — преградил ему дорогу Витька и щелкнул зажигалкой.
Не успел Бережан ответить, как Сашка рванул чемодан. Потом ребята даже не поняли, что же произошло. Оба полетели на землю, пытались подняться, но все плыло в глазах, как после долгого кружения. А когда поднялись, увидели, что Бережан уже стоял у Илюшкиного дома…
Он еще долго стоял, глядя на дом и не решаясь войти. Потом все же нерешительно зашагал к крыльцу, перевел дыхание, постучался. Ему открыла Лидия Антоновна, Илюшкина мать. Когда яркий квадрат света выхватил пришельца из темноты, женщина вздрогнула и некоторое время напряженно, с тревогой вглядывалась в небритое усталое лицо.
— Не узнать? — хрипло спросил Бережан.
— Вася, — наконец выговорила хозяйка; в ее голосе не было ни радости, ни удивления.
— Где Андрей? — выкрикнул Бережан, заглядывая через плечо Лидии Антоновны.
В дверях затемненной комнаты появился Илюшка. Бережан быстро поставил чемодан, сбросил с плеч вещмешок и с подвижностью человека, которой трудно было ожидать от этого неуклюжего на вид человека, пошел на него, широко раскрыв руки.
— Андрей!
Илюшка стоял неподвижно.
— Илюша… — виновато проронил Бережан, опуская руки. — Как похож…
Лидия Антоновна невольно перевела взгляд на портрет на стене, где был снят ее муж, Илюшкин отец, друг Бережана, и с горьким упреком, почти с отчаянием сказала:
— Все, все вернулись… Даже те, кого никто не ждал…
Бережан нагнулся, поднял вещмешок. Он понимал ее горе, знал, что через минуту-другую женщина заговорит совсем по-иному. Ведь он проделал слишком долгий путь, видел горя больше, чем хозяйка, и окно этого дома было, пожалуй, единственным светом, который манил, звал его. Только здесь его ждали открыто и радостно. Но сейчас радости не было: в дом не вернулся с войны хозяин, друг Бережана…
— Дядя Вася, оставайтесь, — с мольбой проговорил Илюшка.
Бережан пристально посмотрел на паренька, улыбнулся ему своей обычной грустной улыбкой, покосился на Лидию Антоновну. Хозяйка молчала. Гость потоптался в нерешительности: обида у него прошла, осталось только чувство неловкости.
Тут-то и вошел в дом Анатолий Степанович Коротков. Он был в защитном кителе, в диагоналевом галифе и в щегольских хромовых сапогах. Коротков часто бывал в этом доме, но Илюшка не любил его, хотя тот на вид казался спокойным, добродушным человеком. Круглолицый, розовощекий, он всегда ходил с большим кожаным портфелем, от которого дразняще пахло конфетами.
— Бережан? — узнал пришельца Коротков и радостно, широко заулыбался, бросил портфель на подоконник, обнял фронтовика. — Вернулся, живехонек! Рад, очень рад. А я вот иду, вижу — свет, дай, думаю, заверну на огонек… Ну и вообще, Лида теперь у меня работает, вот и заглядываю…
Лидия Антоновна тем временем пошла накрывать на стол.
Коротков рассказывал, что его еще под Москвой контузило, что шесть месяцев пролежал в госпитале, а потом «комиссовали», вернулся на завод…
— Пришел — одни женщины да старики. Трудно, трудно было. Ну, а теперь все наладится, возвращаются люди. Теперь заживем! И мне, может, легче станет, а то — как белка в колесе. Видал, какой портфелина — полон бумаг, — рассмеялся Коротков, раскрыл его, вынул бутылку водки и консервы. — Вот, держи, — передал Лидии Антоновне. — Сегодня премиальные получили, купил на всякий случай…
Но когда хозяйка пригласила за стол, решительно отказался, направился к двери.
— За встречу, — тянул его за рукав Бережан. — Ну?