Читаем «…В памяти эта эпоха запечатлелась навсегда»: Письма Ю.К. Терапиано В.Ф. Маркову (1953-1972) полностью

Вот Швейцер опять в Париже… его пригласили принять участие на «съезде русских писателей» — согласился!!! А самый съезд — провалился, т. к. никто не захотел сидеть с самостийниками из Мюнхена и говорить «свободе» по заранее установленным образцам. Печально лишь то, что теперь никого уже из-за океана не выпишут.

Как Вы относитесь к статье Адамовича в «Опытах»[112] (в общем — «так и было») и об «Опытах»[113] — от 19/VI, воскресенье? Он заступался здесь за Вас, когда нападали на Вашу поэму, но как-то не сумел сказать, в чем же «прелесть неудавшегося снимка» — и жаль, что не сказал, в чем, по его ощущению, эта прелесть. Впрочем, всегда так: проходит какое-то время, потом кто-то берет твои слова, перетолковывает их по-своему и «возражает», как Нарциссов[114]. И зачем ему беспокоиться, все равно не поймет, в чем дело, — не «парижане» «лучше», а то, что, вместо следования хорошим образцам, произвели бы переоценку ценностей, как некогда «парижане», и попробовали бы найти свое лицо, свою «ноту» — но этот разговор не для Нарциссовых. (Знал я одного — псевдоним: «Аттис» — совсем уж эстетно!) Крепко жму руку.

Ю. Терапиано


18


3 октября <19>55


Дорогой Владимир Федорович,

Ваша встреча с Вишняком напомнила мне давнее происшествие: кажется, в 1926 г. у Цетлиных[115] был обед, с «приглашенными» «старшими» и «молодыми» писателями, тогда еще по-настоящему молодыми. Гиппиус и Ходасевич начали уговаривать Вишняка печатать «молодых», хотя они и «без политики», и «не собираются разгромить злых большевиков в звонких хореях и ямбах». На сторону Вишняка стали его коллеги по редакции — Фондаминский, еще кто-то (не помню)… Тогда Гиппиус: «Ну вот, видите, Вишняк сам будет писать стихи — хорошие, с направлением» — и пристала к Вишняку так, что он побожился: «буду печатать молодых», только в покое оставьте!

Жаль, что нет Гиппиус и некому пристыдить Вейнбаума. Нельзя на месте литературном, в начале страницы, помещать пересказы «своими словами» Ходасевича о Маяковском (в данном случае я за Маяковского!) или нашего друга Нарциссова. Он переделывает себе на потребу чужие слова, — видимо, советская полемическая тактика, — и демонстрирует свое невежество. Ему отвечать нельзя, но следовало бы как-нибудь написать о любителях «ясности».

Кто нападает на Иванова? Здесь никто не нападает, но широкая публика его «не понимает», а любит Смоленского (мелодекламация с надрывом, талантливая, но безвкусная). Почему Вы зачислили Цветаеву в «эмигрантские поэты»? Насколько Иванов развился в эмиграции, Цветаева в эмиграции скорее «свихнулась» как-то, лучшее же все она (за исключеньем немногого) написала в России. Ходасевич тоже лучшее написал в России (стихи), — «Тяжелая лира» на 1/2 только «эмигрантская», а «Европейская ночь» — почти упадок, перед тем как перестал писать. Законная эмигрантская триада — Иванов, Поплавский, Штейгер. Впрочем, последние два не успели дать много, и в этом смысле их трудно ставить на одну линию.

Прочтя о Чайковском у Вас, я предсказал сразу, что большинство читателей решат, что Вы говорите о Пушкине. А Иваск — просто блестящ — правда, по-русски, а не по-парижски, — ишь что выдумал: «флорентинец»!

Жду книги об О. Мандельштаме, которая вышла в Ч<еховском> и<здательст>ве[116]. Кстати, говорят, Ч<еховское> и<здательст>во будет жить. Здесь получены «сведения», что будто бы М<андельштам> жив, ослеп и оглох почти совсем, ничего не пишет и живет где-то в «доме отдыха» (?) — вероятнее всего, «миф», хотя до сих пор точно о нем мы ничего не знаем.

Читали ли Вы книгу Адамовича?[117] Интересно Ваше впечатление[118] — по 2 направлениям книги: 1) был ли возможен диалог с писателями, находящимися в С<оветской> России? и 2) оценки А<дамовича> (нам известные — то же самое вот уже 30 лет).

Иванов сидит в Hyeres, — там теперь чудная южная осень, — пишет стихи, но болеет — высокое давление. Не знаю, когда теперь придется его увидеть.

Здоровье мое поправилось, но зато простудился — вечная история в парижском климате. Как верно: «А далеко на севере, в Париже…»[119] Желаю Вам всего доброго.

Дружески Ваш Ю. Терапиано


А что это за особа Жернакова-Николаева[120] из Сан-Ф<ранциско, женщина-египтолог? Какую чушь она написала о йоге и как самоуверенно!


19


7. XI.55


Дорогой Владимир Федорович,

Ваша фраза: «устал от вечного лета Калифорнии» заставила меня вздохнуть. Люблю «вечное лето», а осужден на постоянную сырость… «А далеко на севере, в Париже…»

Следите ли Вы за спорами по поводу «Незамеченного поколения»?[121] (Статья Варшавского, «Н<овый> ж<урнал>», 41). Все авторы пока грешат одним и тем же: невниманьем к тому, что к ним самим не имеет прямого отношения.

Все это — прошлое, послевоенная же «нота» — Нарциссов, Ширяев и К°.

К сожалению, мы сейчас слишком разобщены, чтобы сделать попытку противопоставить им прежний «уровень», прежний «воздух».

Перейти на страницу:

Похожие книги

История Петербурга в преданиях и легендах
История Петербурга в преданиях и легендах

Перед вами история Санкт-Петербурга в том виде, как её отразил городской фольклор. История в каком-то смысле «параллельная» официальной. Конечно же в ней по-другому расставлены акценты. Иногда на первый план выдвинуты события не столь уж важные для судьбы города, но ярко запечатлевшиеся в сознании и памяти его жителей…Изложенные в книге легенды, предания и исторические анекдоты – неотъемлемая часть истории города на Неве. Истории собраны не только действительные, но и вымышленные. Более того, иногда из-за прихотливости повествования трудно даже понять, где проходит граница между исторической реальностью, легендой и авторской версией событий.Количество легенд и преданий, сохранённых в памяти петербуржцев, уже сегодня поражает воображение. Кажется, нет такого факта в истории города, который не нашёл бы отражения в фольклоре. А если учесть, что плотность событий, приходящихся на каждую календарную дату, в Петербурге продолжает оставаться невероятно высокой, то можно с уверенностью сказать, что параллельная история, которую пишет петербургский городской фольклор, будет продолжаться столь долго, сколь долго стоять на земле граду Петрову. Нам остаётся только внимательно вслушиваться в его голос, пристально всматриваться в его тексты и сосредоточенно вчитываться в его оценки и комментарии.

Наум Александрович Синдаловский

Литературоведение
Андрей Белый. Между мифом и судьбой
Андрей Белый. Между мифом и судьбой

В своей новой книге, посвященной мифотворчеству Андрея Белого, Моника Спивак исследует его автобиографические практики и стратегии, начиная с первого выступления на литературной сцене и заканчивая отчаянными попытками сохранить при советской власти жизнь, лицо и место в литературе. Автор показывает Белого в своих духовных взлетах и мелких слабостях, как великого писателя и вместе с тем как смешного, часто нелепого человека, как символиста, антропософа и мистика, как лидера кружка аргонавтов, идеолога альманаха «Скифы» и разработчика концепции журнала «Записки мечтателей».Особое внимание в монографии уделено взаимоотношениям писателя с современниками, как творческим (В. Я. Брюсов, К. А. Бальмонт и др.), так и личным (Иванов-Разумник, П. П. Перцов, Э. К. Метнер), а также конструированию посмертного образа Андрея Белого в произведениях М. И. Цветаевой и О. Э. Мандельштама. Моника Спивак вписывает творчество Белого в литературный и общественно-политический контекст, подробно анализирует основные мифологемы и язык московских символистов начала 1900‐х, а также представляет новый взгляд на историю последнего символистского издательства «Алконост» (1918–1923), в работе которого Белый принимал активное участие.Моника Спивак — доктор филологических наук, заведующая отделом «Литературное наследие» Института мировой литературы им. А. М. Горького РАН, заведующая Мемориальной квартирой Андрея Белого (филиал Государственного музея им. А. С. Пушкина).

Моника Львовна Спивак

Литературоведение