В петле времени

Дверь заскрипела затворами: раз, два, три. Потом несмазанными петлями, протяжно отдавая болью в зубах. Джейкоб стиснул зубы. На плиточный, истёртый пол камеры ступили чёрные тряпичные тапки Сайруса. Он вошёл совершенно спокойным, будто это был и не он. Шаги его были замедленно плавными. Как и весь Сайрус. Эти лекарства хорошо умели затормаживать мозг, блокируя его центры и отключая нервную систему. Какое-то время Сайрус смотрел в стену, а после лёг и смотрел уже в потолок, долго смотрел.

Джейкоб никого не жалел, у него будто отключили эту функцию, да и Сайрус сам виноват. Если ты не устанавливаешь правила, имей смелость играть по чужим, иначе не доживёшь. Хотя, может, это и был его план – не дожить.

Джейкоб подошёл ближе и наклонился к сокамернику, всматриваясь в его белое, рябое лицо. Глаза Сайруса были раскрыты, зрачки сильно расширены. Он почти не дышал, лишь вена на шее тихо отбивала пульс.

23 глава

Утром 5 мая 1993 года Морис прогуливался по территории колледжа. Перед зачётом он решил проветриться. Нет, он не был жаворонком, отнюдь, он вставал часов в девять, и это было нормально. Просто ночью сосед по комнате сбил весь сон характерной вознёй под одеялом. Когда Морис открыл глаза, то понял, что Митчелл возится там не один. Морис не сказал ни слова, просто оделся и вышел, он просидел на лестнице около часа, пока Митч не вернул его. «Прости, – сказал он, – с меня причитается». Всю оставшуюся ночь Морис смотрел в потолок. Далёкие огни проезжающих машин изредка, но проходили по нему, а через час совсем рассвело. Зелёное время на электронных часах показывало без четверти пять. Сосед сопел и посвистывал, что-то странное творилось с его носоглоткой, это часто мешало спать.

Морис вышел на улицу, было неестественно тихо. Утренняя прохлада ещё не прогретого зноем воздуха мягко гуляла под рубашкой, щекотя его спину, затёкшую шею и взъерошенные вихры. Морис пригладил их, вдохнул глубоко и забыл, как дышать. Воздух встал внутри его лёгких, где-то поперёк груди. На окне четвёртого этажа кампуса стояла девушка в белой сорочке. Её волосы закрывали лицо, ноги упирались в карниз, руками она ещё держалась за ставни. Тогда Морис понял, сколько длится секунда – она бесконечна, нет времени, когда тебя нет в нём, когда стресс будто лишает тебя плоти, оставляя одно сознание большим бестелесным комом. Морис и был этим комом. Он не чувствовал ног и рук, а если бы попытался кричать, то не услышал бы и своего голоса. Ему казалось, у него заложило уши, как бывает под водой. Он видел лишь белое платье и ноги, такие же белые, узкий покатый карниз, краснокирпичную стену, и ничего больше, и никого больше не было. Только он, она и что-то ещё, что-то тяжёлое, неприятное в воздухе. Тяжестью стал сам воздух. Он не мог ни дышать им, ни пройти сквозь него. Закричи он сейчас, и она упадёт, позови он на помощь, и та не успеет. Что же делать…

Девушка отпустила одну руку, ставни ударились об окно. «Где это окно, – думал Морис, – неужели никого не было в комнате, неужели спят, невозможно же спать, когда такое». Она посмотрела вниз, Морис побежал. Он бежал к окну, она увидела его, он не мог ничего сказать, он поднял руку, и она подняла, вторую, и будто помахала ему, он смутно помнил. Он помнил лишь, как бежал к ней, некрасиво лежащей на траве.

Ещё долго об этом судачили, но никто так и не узнал, что подтолкнуло юную девушку покончить с собой. Одни говорили о несчастной любви, другие об угрозе отчисления, но такие невзгоды настигают многих, почти каждому хоть раз в жизни да хочется сдохнуть, но чтобы вот так, всерьёз, это далеко не с каждым.

Поступок несчастного фотографа Морис оценил как экспрессию. Навряд ли какой-нибудь инженер или, к примеру, зубной техник утопился бы в ванной из-за недооценённости. Как, скорее всего, и случилось с похороненной на заднем дворе своего дома несчастной Эммой Клетчер.

У Мориса был адрес этого Стефана. Его дом находился на окраине города и был окружён густым лесом. Проезжая мимо такой лесополосы, можно и не догадаться о существовании особняка. На карте он показался Морису незначительных размеров. Не желая привлекать к этому делу Ронни и Глорию, Морис прибыл в отдел в пятом часу утра. Он сказал дежурному, что ему нужно закончить одно дело и разобраться с бумагами. Полицейскому было всё равно до дел Мориса, он ел свой пончик, покрывая сахарными крошками серый в полоску галстук, и раскладывал «косынку» с лицом максимально сосредоточенным.