В пятницу раввин встал поздно

– Из-за реакции населения на это злополучное убийство. По городу ходят всякие разговоры, особенно в последние дни. У нас никогда такого не было, и эти разговоры нам ужасно не нравятся. Поэтому мы и подумали, что если мы поручим церемонию благословения раввину и широко обнародуем это, злые языки, может быть, угомонятся. Я совершенно с вами согласен, что вся эта церемония чистейшая нелепость, но отменить ее мы не властны, так как придумали ее не мы, а Торговая палата. Мне, конечно, известно, что в некоторых католических странах такие благословения устраиваются по рыбацким деревням очень часто. Но ведь там речь идет не о спортивных соревнованиях, а об улове, от которого зависит их благополучие. Да и опасность там немалая. Я бы понимал, если бы у нас устраивали такие благословения в Глостере, где с якоря снимаются настоящие суда. У нас же эта церемония лишена какого бы то ни было смысла. Тем не менее именно в этом случае она могла бы эффективно подчеркнуть тот факт, что депутаты города, то есть самые ответственные лица, решительно отмежеваются от всего этого безобразия.

– Это очень любезно с вашей стороны, мистер Мэкомбр, – ответил раввин, – но не преувеличиваете ли вы серьезность ситуации?

– Нет, уж поверьте. Лично вам они, может быть, докучать не стали, либо же досаждали, но вы не обращаете внимания – мол, что с них взять, с хулиганов-то: поймают убийцу, тогда все пройдет само собой. Беда, однако, в том, рабби, что убийцу могут и не найти, во всяком случае не так скоро, а тем временем хорошие люди подвергаются оскорблениям и нападкам. Я не говорю, что мой план положит всему этому конец, но я уверен, что какое-то влияние он все-таки окажет.

– Я вам очень благодарен за это поистине благородное предложение. ••

– Вы, значит, согласны?

Раввин медленно покачал головой.

– Но почему?Разве это противоречит вашей религии?

– По сути дела – да, противоречит. Специально сказано: “Не произноси имя Господа, Бога твоего, напрасно".

– Ну, тогда говорить больше не о чем, – сказал Мэкомбр, вставая. – Все же я попросил бы вас подумать об этом. Дело ведь не только в вас лично, а во всей еврейской общине.

Когда он ушел, Мирьям воскликнула:

– Какие они хорошие люди, Дэйвид!

Он кивнул, но ничего не сказал в ответ.

Зазвонил телефон, и он поднял трубку.

– Рабби Смолл, – сказал он, затем молча слушал некоторое время. Мирьям не спускала с него глаз, обеспокоенная его внезапной бледностью.

– Вот этот-то народ и ошибается номером последнее время?– спросил он, положив трубку на рычаг.

Она кивнула.

– Всегда один и тот же?

– Нет. То мужской голос, а то и женский. Что-то я ни разу не слышала один и тот же голос дважды. Прямо ужас, что они говорят.

– Тот, который позвонил только что – кстати, у него весьма приятный голос, – спрашивал, не нужно ли нам человеческой крови для предстоящего праздника; он, очевидно, имел в виду Песах, хотя Пасха уже прошла.

– Не может быть!

– Вот тебе и не может быть.

– Ужасно, ужасно! Такой чудный городок, такие чудесные люди, и вдруг такое зверье!…

– Хулиганы, – презрительно бросил он. – Шайка мерзких хулиганов.

– Но ведь не только звонки, Дэйвид…

– Вот как? Что же еще?

– Когда я хожу по магазинам, продавцы такие холодные… Совсем не то, что раньше. Покупатели же – это я знаю точно – просто стали избегать меня.

– Ты уверена в этом, или тебе только показалось?– спросил он, но у самого голос был не очень твердый.

– Совершенно уверена, Дэйвид. Неужели ничего нельзя сделать?

– Что, например?

– Не знаю, но ты ведь раввин, ты должен знать. Может быть, тебе следовало бы позвонить Лэнигену и рассказать ему все. Может быть-, тебе надо поговорить с адвокатом? Может быть, нужно было принять предложение Мэкомбра…

Он ничего не ответил, но вернулся в гостиную, сел в свое кресло и вперил неподвижный взгляд в стену. Она предложила ему чаю, но он раздраженно покачал головой. Немного погодя она снова заглянула в гостиную, но он по-прежнему сидел в кресле, глядя в пространство.

– Расстегни мне, пожалуйста, молнию.

Он механически потянул за молнию ее платья, даже не вставая с кресла. Вдруг он рассеянно спросил:

– Что это ты вдруг решила раздеться?

– Просто я очень устала и хочу лечь спать.

– Да, конечно, – засмеялся он. – Какой глупый вопрос! Не в платье же тебе лечь спать. Если ты не возражаешь, я посижу еще немножко.

В эту самую минуту прямо перед их домом остановилась машина.

– Кто-то приехал, – сказал он. – Кто бы это мог быть так поздно?

Они подождали немного, потом действительно раздался звонок. Мирьям, которая успела тем временем застегнуть молнию, пошла открывать, но в это время снова послышалось тарахтенье мотора и скрежет шин по гравийной дорожке. Она открыла дверь и выглянула на улицу. Она еще успела увидеть задний свет машины, исчезающей в темноте.

– О, Господи!– воскликнул раввин позади нее. Она обернулась и только тогда тоже увидела: на двери кто-то намалевал свастику, и алые капли свежей краски падали на пол, точно кровь.

Он дотронулся пальцем до двери и тупо смотрел на красное пятно на руке. Мирьям не сдержалась и зарыдала •