В погоне за Солнцем

Сэмюель Кольридж (1772–1834) был более типичным сыном своей эпохи. “Я буду нападать на химию словно акула”, – с большим энтузиазмом писал он в 1800 году по случаю поездки в Лондон на научные лекции, главным образом для того, чтобы запастись новыми метафорами[813]. Кольридж, как и многие другие романтики, стремился проникнуть в магический круг науки, был ли тот очерчен математиками, физиками, химиками или биологами. Нисколько не игнорируя новейшие откровения в космологии, они хотели их постичь. Из англоязычных поэтов XIX века лорд Байрон (1788–1824), например, живо интересовался научными материями, особенно астрономией и геологией; то же можно сказать о Роберте Браунинге (1812–1889), который назвал Шелли “посланцем солнца” и превозносил его “Гимн Аполлона”. Перси Биши Шелли (1792–1822) был действующим химиком и вводил научные отсылки в такие поэмы, как “Королева Маб” и “Освобожденный Прометей”. В “Гимне Аполлона” бог описывает сам себя: “Я – Мирозданья око; им оно / Узрит свою бессмертную красу”

[814]. Джон Китс (1795–1821), изучавший медицину, регулярно обращается к астрономическим образам, а его большие поэмы “Гиперион” и “Падение Гипериона” названы в честь солнечного бога.

В солнечных темах были также замечены Эмерсон, Холмс, По, Теннисон, Арнольд, Гарди (“Солнце примостило свой подбородок на заливных полях”), Ковентри Пэтмор и Чарльз Диккенс (часто в контексте погоды как таковой, но иногда и с особенной мрачностью – в “Холодном доме” и первой главе “Крошки Доррит”). Эмили Дикинсон написала стихотворение, которое высмеивало посткоперниканское понимание космоса: “Вокруг своей оси Земля / Предположительно вращалась, / Но без гимнастики нельзя / Воздать светилу эту малость!”

Правда же заключается в том, что, несмотря на весь декларируемый интерес к науке, начиная с 1750 года поэты, когда брали в руку перо, предпочитали пастись на спокойных пастбищах старых мифов. Солнце по-прежнему декорировалось под Аполлона, Гелиоса, Гипериона или Феба; его суть бурлящего газового шара, одного из множества звезд в галактике, еще не была материей для поэзии. Однако новые научные открытия не могли пройти незамеченными; они и не проходили, но оставляли то, что было сочтено отрицательным воздействием. Даже Маколей, который стал настоящим апостолом прогресса, признал упадок в поэзии за неизбежное следствие научного успеха, в то время как Гегель утверждал, что по мере продвижения общества в рациональном познании оно теряет способности, опирающиеся на воображение. На рубеже столетий великим исследователем классического знания о небесных материях стал А. Э. Хаусман (1859–1936). В пожилом возрасте он написал в The Times Literary Supplement: “Квинтиллиан говорил, что вы никогда не поймете поэта, не выучившись астрономии”

[815]. Может быть, это и было справедливо для древних (область исследований самого Хаусмана), но не для его современников-поэтов.

По крайней мере один из древних мифов прошел почти неизменным через все века. Легенда о фениксе – метафора солнечного возрождения: солнце умирает ежедневно на западе и вновь рождается на востоке, пересекая небо, как высоко летящая птица. Гесиод был первым, кто приписал птице феникс ее долголетие, а также ввел концепцию циклического времени: как птица возрождается вновь, так и история повторяется заново. Вплоть до XVII века многие считали, что феникс в самом деле существует. Шекспир (особенно в “Фениксе и голубке”), Аполлинер (самим именем претендующий на солнечное происхождение), Байрон, Ницше (который подписывался “Феникс” и писал о себе как о возрожденном существе), Малларме и Йейтс – все прибегали к этому мифу. Эдит Несбит в своей детской повести “Феникс и ковер” наделила птицу большим тщеславием и эксцентричным поведением. Из совсем недавнего – в саге о Гарри Поттере встречается феникс Фоукс, принадлежащий Альбусу Дамблдору, а в серии комиксов “Люди X” супергероиня-мутант Джин Грей получает мощную силу феникса. Весьма примечательно, что Сирано де Бержерак в своем сочинении “Иной свет” (дилогия о “Государствах и империях Луны” и “Государствах и империях Солнца”, ок. 1661) повествует о путешествии в империю Солнца, где он встречает феникса. Эта история подчеркивает идею Сирано о том, что каждый человек имеет горящую душу, связанную с солнцем – великой душой мира.

Теория оказалась крайне близкой Дэвиду Герберту Лоуренсу (1885–1930), чья поэма “Феникс” посвящена как раз этому. Лоуренс вводит миф в свои романы, а в какой-то момент даже делает птицу феникс личным символом. Он мог быть смешон и даже отталкивающ (Бертран Расселл полагал, что Лоуренс предвосхищал нацизм своей антисемитской и фаллоцентричной философией), но воспевал солнце со значительным эффектом. Его увлечение началось рано (родной Ноттингем был мрачным шахтерским городом) и продлилось всю жизнь. Последние страницы его лучшего романа “Сыновья и любовники” (1913) описывают ночь примирения Пола Морела с самим собой, только что расставшегося с любовницей и похоронившего мать: