В погоне за солнцем (СИ)

Камелия надулась под перекрестьем взглядов, но ответила.

— Там одежда и косметика. Белила, помада, румяна… Я не могу путешествовать, как простая бродяжка.

Спорить с высокородной не стали. Только Корин тоскливо вздохнул, а я с каменным лицом протянул Камелии руку, помогая подняться.

— Встаньте ближе, — скомандовал я. — Отлично.

— Деньги! — напомнил Корин. Произошла небольшая заминка: Нэльвё, увешенному сумками, чемоданами и ножнами, забирать было не сподручно, а мне предстояло разворачивать скомканную структуру заклинания. В итоге деньги ссыпали в протянутые ладони Камелии.

— Готовы? — спросил я, и, не дожидаясь ответа, просто выбросил руку вперед, одновременно раскрывая сжатую в кулак ладонь. И мое желание, мой приказ, моя мольба выпорхнула сонмом торопливо шелестящих пламенными крылами бабочек. Взвилась вверх, к потолку, заметалась, закружилась вокруг, теряя очертаниями, сливаясь в одно, сплетаясь в кружево…

Мгновение перехода — доли секунды, неразличимые для того, кто впервые перемещался так. И ночь заключила нас в объятья…

Глава 4

Шаг, уклон — так, чтобы дымчато-серый клинок противника, самого страшного из всех, не смог коснуться его тонко отточенным лезвием. Ответный выпад — в меру сдержанный, в меру безумный. Иначе не победить.

Шаг, уклон, разворот. Удар, новый уклон. И еще один, еще, на пределе сил, на сбитом дыхании, только затем, чтобы вновь ударить. Не в ответ — наперед. Ему не нужно знать, задет его противник или нет, потому что он знает: не задет.

Потому что его противник, самый страшный из всех — он сам.

Дорожка из мягких, по-кошачьему плавных шагов. Увлечь его за собой, уйти с линии удара и, вскинув меч, обрушить в едином порыве не силу — черную ненависть, что сжигает сердце.

Ненависть к себе.

Тень уходит не за секунду — за мгновение до удара. Как уходит всегда в его бесконечной, нескончаемой погоне.

Шаг, уклон, разворот, удар, удар, уход, шаг, удар!

Никогда не догнать — и не победить.

…Он мог вдохнуть в тень жизнь, воплотить в таком чуждом ей мире. Мог — но уже давно не делал этого. Потому что обычной тени не сравниться с ним во владении клинком, а его тень… Свою тень, похожую на него, как зыбкое отражение в зеркале, Эрелайн не смел оживить. Потому что она и есть отражение — отражение его мыслей, его чувств… его воспоминаний. Его ненависти.

А ему еще слишком рано уходить.

Нет, не так: он не имеет права уходить.

— Вы закончили, лорд Эрелайн?

Эрелайн, замерший после последнего удара странной ломаной тенью, выпрямился и, загнав в ножны клинок, обернулся. Губ коснулась слабая, но искренняя улыбка.

— Рейген! Вы уже вернулись из гарнизона?

— Только что, — темноволосый и темноглазый Alle-vierry шагнул навстречу, легко придержав дверь. Ответная улыбка коснулась его губ, сдержанная, но не скованная. Как между старыми знакомыми, которые никогда не были особенно близки. — Я сразу направился к вам.

Улыбка, озарившая его лицо в первые мгновения, ушла, и открылась прежде незаметная усталость, выдававшая человека, только что вернувшегося с дороги. Черты болезненно заострились, уголки губ нервно опущены, дорожный плащ истерзан ветром, с капюшона и потемневших волос срываются холодные капли, шаги оставляют на гранитном полу грязь — в Холмах разыгралась буря, несмотря на то, что до месяца Первых Гроз осталось еще четыре дня.

— Вам, наверное, непросто было меня отыскать: я никого не предупредил о своих планах, а сопровождение гвардейцев счел излишним.

— В Драконьих Когтях вас несложно найти. Вы либо в кабинете, либо… — Рейген поднял взгляд, как бы обводя им гулкую пустоту зала, — здесь.

— Не думал, что настолько предсказуем. Даже немного досадно, — усмехнулся Эрелайн. И почти сразу оборвал себя более важным вопросом: — Что говорят в крепости? О чем доносят дозорные?

Лорд-командующий разом помрачнел, будто кто-то стер с его лица любой намек на улыбку.

— Стычки происходят все чаще, и все чаще Сумеречных видят в Холмах. Не думаю, что совпадение. Считать так было бы слишком самонадеянно.

— Вы правы. Самонадеянно, — голос Эрелайна заледенел. Жизнь ушла из него, как и из свинцово-серых, потемневших глаз. Впрочем, совсем ненадолго: лорд-хранитель тряхнул головой, и странное оцепенение разбилось стеклянными осколками. К Рейгену он обратился уже другим голосом: — Я надеюсь, вы отдали соответствующие распоряжения?

— Разумеется. Усилить патрули, вдвое увеличить гарнизон крепостей. Тщательнее искать — и обрушивать тропы через Перевал.

Эрелайн кивнул в знак того, что лорд-командующий стражей услышан, но не считая нужным что-либо говорить. Взгляд, так и не прояснившийся, скользнул по гранитным стенам, серым и таким тяжелым, что рядом с ними становится нечем дышать, узким окнам, сквозь которые пробивается пасмурный день…

— С вашего позволения, я… — начал Рейген. Скрипнули сапоги, выдавая его шаг.

— Кэррой.

— Прошу прошения? — в голосе лорда-командующего отчетливо звучало удивление.

— Вы не узнали ничего нового о Кэррое?

Эрелайн обернулся. И, скользнув по напряженной позе Рейгена, встретившись с его взглядом, уже не спросил — утвердил:

— Узнали.