В поисках Неведомого Бога. Мережковский –мыслитель

Но все же философия религии позднего Мережковского – учение о единой перворелигии страдающего бога, преподанное посредством герменевтического метода, – ничто иное как один из «изводов» русской софиологии, восходящей к Соловьёву Правда, Мережковский не любил тяжеловесного метафизического стиля «Чтений о Богочеловечестве», избегал употреблять имя Софии, а идеи Соловьёва извлекал из его поэзии. В книгах о древних таинствах Мережковский, в связи с Изидой, Кибелой, Астартой и проч., не раз приводит соловьёвские строки («Das Ewig-Weibliche»):

Знайте же: Вечная Женственность ныне

В теле нетленном на землю идет.В свете немеркнущем новой богиниНебо слилося с пучиною вод.

Однако особенно ценит Мережковский соловьёвское представление о Боге-Андрогине. При этом он имеет в виду не единство Творца и Небесной Софии, т. е. мир в Боге, а Отца и Мать в Троице: ««Матерь Моя, Дух Святой», – говорит Иисус в Евангелии от Евреев»[465]

. И комментируя событие Благовещения (Лк 1,34–35), Мережковский возвещает свой собственный миф о Божественной «семье»: «Всевышний есть Отец; Дух Святый, Ruach – Мать. В пречистом теле Марии Отец соединяется с Матерью»[466]. Русская софиология вообще включает в себя много концептов и мифологем, восходящих к различным традициям (гностицизм и Каббала, Библия, Я. Бёме, Шеллинг, Р. Штейнер…). У позднего Мережковского средоточием его не отрефлексированной до конца софиологии является, по-моему, восходящий к православному чаянию образ райской твари – ософиенный мир, прошедший через смерть и воскресение. Эту свою софийную мечту Мережковский вложил в идеализированный древний Египет. Но к райской «небесной радости», умилению, детской кротости человек, согласно замыслу Мережковского, должен прийти путями неведомой «братски-брачной» любви – эроса-агапэ… Так или иначе, философия религии, герменевтика позднего Мережковского выявляет неоязыческие потенции русской софиологии.

* * *

Итак, Иисус Неизвестный герменевтики Мережковского второй половины 1920-х годов – Он же – бог Елевзинских мистерий, также и Адонис, отчасти и Аттис… К интерпретации Евангелия, которая и составляет содержание третьей книги его второй трилогии, Мережковский приступает именно с данным предположением.

«Лицо Неизвестного» – «в братски-брачной, небесно-земной любви», – в проблеме пола; «к Нему-то и ведет распятый Эрос-Аттис-Атлас»[467]. В «Атлантиде – Европе» Мережковский обозначает свою экзегетическую позицию, как бы тезис будущей книги: «Евангелие не “нуль пола”, а полнота его, плэрома, такое солнце любви-влюбленности, что люди слепнут от него»[468]. Но выстоит ли этот тезис при столкновении интерпретатора со священным текстом? Удастся ли ему обосновать, что «тайна воскресения есть тайна Богосупружества»[469]? И как соединит Мережковский Иисуса Евангелия с «Иисусами» многочисленных по-луязыческих аграфов и апокрифов? – На эти вопросы мне предстоит ответить в следующей главе моей книги.

Евангелие от Мережковского

…Евангелие «в издании» Мережковского могло бы дать торжество его теме: примирению христианства и язычества в лице

Едино-поклоняемого,

Обще-поклоняемого Христа-Диониса.

Розанов В.В. Среди иноязычных: (Д. С. Мережковский)[470] (1903)

Литературная критика и критика новозаветная