В поисках Парижа, или Вечное возвращение

В ту пору бесконечная череда увешенных прекрасными полотнами залов – то, что сейчас мы видим в каждом большом музее, – была совершенной диковинкой для тех, кто не принят при дворе или в замках знатнейших вельмож. У знаменитых картин были владельцы, знаменитые картины служили украшением их жилья – не было в Париже музеев. И только пустующий Люксембургский дворец стал для Ватто музеем – музеем, добавим, довольно пустынным, так как никто, разумеется, не мог туда запросто прийти, если не имел специального разрешения. <…> Впервые и, пожалуй, единственный раз в жизни он оказался хозяином целого царства, где картины, дворец, парк – от нарядных стриженых кустов, аллей и бассейнов до запущенной густой рощи – были почти всегда пустынны; Люксембургский сад тогда был куда шире. От города отделяли его старые дома, глухая стена отгораживала его от улицы Вожирар, на юге он соприкасался с угодьями большого и знаменитого монастыря картезианцев с его фруктовыми садами, теплицами, огородами. <…> Сад был, наверное, красивее и поэтичнее, чем сейчас, в аллеях не толпилось множество сомнительного достоинства мраморных статуй, в глубине же парк превращался в лес, и редкие фигурки гуляющих казались маленькими и одинокими среди разросшихся деревьев…

Так писал я много лет назад о Люксембурге в книге об Антуане Ватто.

И в самом деле, в «галантном веке» парк был строже и проще, но не имел он тогда ни истории, ни воспоминаний, и великие тени еще не тревожили воображения прогуливающихся по его аллеям. Простой и великолепный дворец, построенный Соломоном де Броссом для Марии Медичи в любезном ее сердцу стиле тосканского зодчества, один царил в саду, только в стороне журчал фонтан, проект которого молва приписывала самому Рубенсу, тот самый, что существует и ныне, правда видоизмененный и несколько в ином месте.

Фонтан – словно алтарь Люксембургского сада.

Здесь почти никогда не бывает солнца. Кроны деревьев сплелись в густую сень над продолговатым бассейном, над дальним торцом которого поднимается элегантный портик с тремя нишами, загроможденный, правда, пышной скульптурой XIX века.

Время и память, тень деревьев, звон падающих в бассейн струй, грациозная архитектура портика, отражающегося в сумрачном, как старое зеркало, бассейне, вазы, украшающие решетку, это ощущение удаленности, отдельности от всего парка и даже Парижа, и – вместе с тем – ясно и нежно, как на старом дагеротипе, различимые далеко за ветвями деревьев дома площади Ростана, а дальше и выше – устремленный медлительно и важно к облакам купол Пантеона. Все это незабываемо и вечно.

В бассейне иногда поселяются красные рыбы. Неторопливо и важно плавают утки. Почти всегда на поверхности воды, едва вздрагивая, лежат ржаво-золотые листья минувшей или наступающей осени, прохожие замедляют шаг, иные усаживаются на зеленые железные стулья и подолгу сидят, растворяясь в вековом молчании, и даже фотокамеры туристов, чудится, стесняются щелкать здесь слишком часто.

Люко стар.

Годы, века и память населили его аллеи. Наверное, это и впрямь самый старый дворцовый парк в Париже: сады Ленотра – и Тюильрийский, и Версальский – моложе на полвека. Но Люксембургский сад не завораживает ни царственностью, как Версаль, ни ясной поэтической логикой, как партеры Тюильри, ни веселой игрушечной романтикой, как гористый Бют-Шомон.

Люко – странно сказать – очень похож на Париж.