В поисках Парижа, или Вечное возвращение

– Никому жизнь не дается легко, – продолжал бродяга.

– Как и смерть…

– А вот судить – невозможно.

Они поняли друг друга.

О, как это много для постижения Парижа!

Настороженность и приветливость маленьких кабачков, приторная раздражительность немногих сохранившихся консьержек, любезная говорливость старушек, усталая надменность чиновников, странная таинственность монмартрских кафе, ожидающих вечера, чтобы стать притонами, горделивый демократизм бедняков, обилие чудаковатых персонажей, и эта наполненность, опять-таки «намоленность», лавочек, брассри, вокзалов, почтовых контор, это ощущение равенства неравных – это все в большой мере со страниц Сименона.

Да, говорят, он был снобом, стяжателем, развратником, коллаборационистом и еще невесть кем, но что мне за дело до этого, если его герой научил меня – хоть чуть-чуть – понимать в Париже то, что так и осталось бы навсегда мне невнятным.

Не помню, где в точности жил Сименон в бытность его в Париже, где-то на площади Вогезов (как одно время и Мегрэ). Но зато отлично знаю, где жил Мегрэ, – на правой стороне бульвара Ришар-Ленуар, если идти от Бастилии, хотя с номером дома и остались неясности. Но есть «пространство Мегрэ». Я понимаю, на каком автобусе ездил он до Шатле (на 96-м, вероятно) и почему на бульвар Пастер ему было проще доехать на метро, чем на такси: одна пересадка, а на машине через центр – долгая дорога.

Сен-Мартен мало похож на «Париж вообще», и в этом чудо Парижа: он складывается из мозаичных осколков, вроде бы чуждых ему, но только из этих непохожестей он и возникает во всем своем своеобразии.

Вероятно, в начале шестидесятых я видел фильм «Улица Прери» с Мари-Жозе Нат и Жаном Габеном, снятый в 1959 году режиссером Дени Ла Пательером, тем самым, который через несколько лет с тем же Габеном снял знаменитую картину «Гром небесный».

«Улица Прери» по настроению и стилистике несколько напоминала «Порт-де-Лила» («На окраине Парижа») Рене Клера, хотя была и легче, и мелодраматичнее. Но здесь было много настоящего Парижа, совершенно незнакомого даже по книгам: в этой картине город был скучноватым, бедным, лишенным особой романтики, но теплым и трогательным. Жан Габен играл старого рабочего, чуть смешного, но наделенного поразительным чувством собственного достоинства. В этом смысле фильм был очень парижским, да и вообще героев Габена в Париже я вспоминаю невольно и часто. Все они чуть-чуть похожи на Мегрэ, похожи прежде всего поразительной естественностью.

Но улица Прери – совершенно другой конец Парижа, двадцатый округ, неподалеку от Пер-Лашез и Гамбетта. Там нынче удобно снимать Париж тридцатых-сороковых годов: мало машин, нет новых домов, остановившееся время.

А канал Сен-Мартен, конечно, изменился, эти романтически-мрачные места нынче входят в моду, на набережных строят современные богатые дома, жилье там дорожает, квартал несколько, если можно так выразиться, «потерял свой жанр».

В новых домах поселились люди, прежде этим местам чужие, много стало машин тех марок, что раньше парковались в Нейи или на авеню Фош, а на набережных можно и сейчас встретить прежних их обитателей: любопытных фланеров, клошаров – старожилов этих мест, экзотического вида, косящих несколько под моряков служителей шлюзов и вполне сомнительного вида молодых людей, не столько опасных, сколько культивирующих стилистику квартала Сен-Мартен. И странно, трогательно и печально выглядит там, среди кустов и деревьев, и нелепый и изящный памятник гризетке работы Жана Бернара Декона (1911). Это был государственный заказ безымянной героине, неизвестной посыльной из цветочного магазина, кокетливой, застенчивой, свободной в чувствах и бедной. Из тех милых и работящих юных парижанок, которые, как полагал Бальзак, соединяли философию с эпикурейством, а трудолюбие – с покорностью судьбе. Трогательный памятник героине уходящих времен, персонажу многих страниц многих книг, может быть, и Фантине Виктора Гюго.

Часть канала – от улицы Фобур-дю-Тампль – в шестидесятые годы XIX века спрятали под землю, и только за площадью Бастилии вода снова открывается взгляду и канал соединяется с Сеной.

Станция метро «Бастилия» («Bastille») – над водой: за одной, прозрачной стеною виден водоем у Сены (Порт-де-л’Арсеналь), а напротив над платформой – нечто вроде мозаики, где с нарочито-трагической, лютой серьезностью, а в сущности, очень смешно (как во франсовском «Острове пингвинов») изображены сцены Великой революции. И так, что сознание словно бы освобождается от гнета действительно трагических воспоминаний.