В поисках Парижа, или Вечное возвращение

Comme bercée en un hamacLa pensée oscille et tournoie,А cette heure où tout estomacDans un flot d’absinth se noie.

Charles Cros[34]

Картина Эдгара Дега 1876 года «В кафе (Абсент)» – живописный памятник этому парижскому священнодействию. Время растянуто, кажется остановившимся и вместе густым, текучим, иррациональным, неуловимым.

«…Он сказал одному пейзажисту: „Вы ищете жизнь естественную, а я – мнимую“», – вспоминал о Дега Джордж Мур, тот самый, что оставил описание кафе «Новые Афины», где и происходит действие картины. Кафе, ставшее после Франко-прусской войны местом встреч импрессионистов, превратилось здесь в почти зловещую декорацию. Почти, потому что Дега настойчиво и последовательно сохраняет дистанцию между изображением и эмоцией: зритель волен сам угадать в синкопах теней и жестком зигзаге, образованном мраморными крышками столиков, в млечно-фосфоресцирующем перламутре уже замутненного водой абсента – дурманного алкоголя, столь модного в конце столетия, в неподвижности будто дремлющих людей некую печаль, событие, драму. Персонажи реальны – гравер Дебутен и актриса Элен Андре. Вспоминая об этой картине, актриса говорила, что Дега писал ее «рядом с Дебутеном перед абсентом – невинной отравой – в опрокинутом мире».

«Опьянение, которое он [абсент] приносит, ничем не напоминает то, которое всем известно. Ни тяжелое от пива, ни дикое – от водки, ни веселое – от вина… Нет! Оно сразу же лишает вас ног, с первого присеста, то есть с первой рюмки. Оно выращивает крылья огромного размаха у вас за спиной, и вы отправляетесь в край, где нет ни границ, ни горизонтов, но нет также ни поэзии, ни солнца. Вам, как всем великим мечтателям, чудится – вы улетаете в бесконечность, а вы лишь устремляетесь к хаосу» (Альфред Дельво).

Классическая церемония питья абсента предполагала предварительное смешивание его с водой, которая часто наливалась в бокал сквозь кусочек сахара, в результате чего образовывался опалово-белый, почти непрозрачный напиток. Впрочем, это в прошлом, абсент почитается наркотиком и запрещен, но дух его (так, во всяком случае, мне кажется) еще прячется в углах старых кафе, вызывая в памяти и «Любительницу абсента» Пикассо, и строки Бодлера:

В дебрях старых столиц, на панелях, бульварах,Где во всем, даже в мерзком, есть некий магнит,

Мир прелестных существ, одиноких и старых,Любопытство мое роковое манит[35].

Теперь в кафе нет мраморных столиков, исчез, запрещен абсент, да и газеты на палках – редкость, а вот печаль вечеров осталась. Вечерняя трапеза в брассри (если только это не сохранивший название «брассри» модный ресторан) – сюжет не такой уж частый. Разумеется, веселы и полны знаменитые кафе Монпарнаса: «Le bistro du Dôme» – чаще просто «Дом», «Куполь», «Ротонда», «Селект»[36], но это свет и блеск Парижа, это chez-soi

светских львов, актеров, богатых туристов, которым это самое chez-soi просто не нужно. А здесь речь о тех бесчисленных кафе, что именно своей всеобщностью, известностью лишь завсегдатаям готовы дать приют любому.

Они редко бывают многолюдны по вечерам, лишь в хорошую погоду, когда столики вынесены на тротуар, а в прохладные сумеречные часы брассри, случается, и вовсе безлюдны.

Свет в них тогда не слишком ярок, несколько посетителей сидят обычно поодаль друг от друга и, в отличие от полуденного завтрака, кажутся очень разными: несколько молодых людей романтически-опасного вида (чаще всего они-то и оказываются самыми приветливыми и вежливыми), немолодая пара, похожая на сумасшедшую старуха в странной шляпке, с погасшей сигаретой в ярко накрашенных морщинистых губах, две-три совсем юные барышни – перед ними на столике, как правило, кока-кола, минеральная вода, до запрета курения – и неизменная пачка «Marlboro Lights», – весело стрекочущие на этом странном молодежном языке, в котором несомненная, даже иностранцу заметная вульгарность настояна на вековом шике парижской речи.

Самое, наверное, удивительное в вечерних парижских кафе, где в темных углах (казалось бы!) должна «таиться печаль», – это люди, которые находят несказанное удовольствие в неторопливо вкушаемом обеде, вкушаемом не просто в одиночестве, но даже почти в пустоте. Дама, приходившая в светлый полдень завтракать в кафе «Нагер», несомненно, искала общества, того, что называется «одиночество в толпе», ей хотелось быть среди людей.

Пожилой господин со старомодным портфелем, скорее всего университетский профессор (дело было в брассри на площади Сорбонны), сидевший в пустой глубине просторного зала, вовсе не казался одиноким, несчастным, даже просто невеселым. Он просто устал, кончался день. Он с видимым даже издали удовольствием сделал заказ и в ожидании его перелистывал какие-то бумаги, без прилежания или раздражения.