В поисках утраченного героя

Я назвал место. Лёня кивнул: его стройбат располагался примерно в таком же азиатском углу. Неудивительно, что результаты интервью оказались превосходными — Арье Йосеф идеально подходил на роль консультанта. Быстрый в решениях Эфи поверил моей рекомендации, и Лёня приступил к работе, а вскоре и перебрался поближе ко мне, в Эйяль: так было удобнее во всех отношениях. Сначала они с дочерью жили в съемном вагончике, а затем Ольга выросла, отслужила в армии, вышла замуж, и все пошло по накатанному, как у всех: ссуда, покупка площадки, строительство дома, переезд. И вдруг — это непонятное исчезновение. Как? Куда? Почему?

12

— Подождите, — говорит она. — Вы упоминали еще об одном разговоре.

— На губе?

— Нет, еще одном — таком же коротком, как во время интервью. Но, кстати, если уж мы вспомнили про губу… — женщина переворачивает несколько листков, заглядывает в свои позавчерашние записи. — Вы описали только половину разговора, про вашу экзистенциальную причину. Но почему попал в училище сам Лёня Йозефович? Он ведь вам это рассказал, правда? Там, в камере.

Мы сидим в гостиной вдвоем и беседуем под аккомпанемент дождя и отцовских шагов наверху. Вернее, я говорю, а ассистентка Шохата слушает и время от времени что-то черкает в своем блокноте. Начинал я неохотно, но теперь это занятие мне даже нравится: полезно привести в порядок… — что?.. Что я привожу в порядок — мысли?.. ощущения?.. душу?.. А может просто — когда проговариваешь прошлое, когда переводишь его в слова, то и настоящее становится намного яснее? Черт его знает.

— Да, вы правы. Действительно. Как это я упустил? Всё о себе да о себе. Вам, наверное, скучно, и к делу не относится.

— Нет-нет, — быстро отвечает она, не отрываясь от блокнота. — Мы ведь уже договорились, что я всего лишь корректор. Дело не в моем интересе, а в интересах дела. То есть текста. Текст сам решит, что важно, а что нет. Продолжайте, пожалуйста.

И я продолжаю — с тем же странным чувством, будто слушаю не себя, а кого-то другого — слушаю и удивляюсь. Удивительно, как много я помню из того давнего разговора. Удивительно, сколько нового открывается мне сейчас — словно прошедшие десятилетия превратились не в толщу густеющей мути, а в увеличительное стекло, которое становится все ясней и прозрачней с каждым наслаивающимся годом.

Лёня Йозефович попал в военное училище из соображений династической преемственности: три поколения его семьи непременно отправляли своих мальчиков в офицеры Советской Армии — другие варианты карьеры просто не рассматривались. Но почему именно в военно-политическое? На это, по словам Лёни, имелась весьма веская причина. Его дед, герой Отечественной и генерал-полковник в отставке, утратил к семидесятым годам все свои прежние связи, за исключением одной: некий старый фронтовой кореш пока еще генеральствовал в управлении кадрами. По иронии судьбы, это оказалось управление кадрами политучилищ — в те времена отдельное от общеармейского. Кто ж мог тогда знать, что кореш сыграет в ящик всего через месяц после того, как Лёня станет гореловским курсантом?

Но настоящий интерес в лёниной истории представляли вовсе не его загубленные карьерные перспективы. Лёня был бледненьким побегом могучего древа сибирских Йозефовичей — лекарей, железнодорожников и партизан. Его прадед, весовой мастер Канской дистанции Транссибирской железной дороги, происходил из семьи военфельдшера, ветерана Крымской войны. Поначалу евреев в Сибири было немного — лишь ссыльные да откомандированные по государственной службе, как тот фельдшер. Затем, с началом строительства железной дороги, открылись заманчивые возможности для образованных, быстрых на подъем людей — технарей, купцов и промышленников. А после столыпинских реформ нахлынули переселенцы из Белоруссии, Польши и Украины — за дармовой землей и свободой.

Свобода свободой, но черта оседлости действовала и в Сибири: в губернские города евреев не допускали. Зато в уездах никто не мешал и не травил — жили на равных со всеми, антисемитизмом почти не пахло. Огромному Транссибу позарез требовались работники; инициативные и грамотные евреи стали самым распространенным кадровым решением на всем протяжении сибирской магистрали. По словам Лёни, главным их преимуществом являлись даже не технические способности, а устойчивость к пьянству. Не то чтобы совсем не пили — как в России не пить? — но умели вовремя остановиться, ответственность свою железнодорожную соблюдали.

Дед рассказывал ему, как мальчиком выезжал с отцом на дистанцию — инспектировать станционные весы.