В постели с Президентом

Я начинаю искать халат, и вдруг вспоминаю о своих икрах, и именно вдруг, хотя я их видом наслаждаюсь больше тридцати лет и пора бы уже привыкнуть. Я распахиваю стенной шкаф так, будто там прячется мой любовник с новой пассией. Хватаю черную пижаму и напяливаю только штаны, а затем нахожу и напяливаю длинную мешковатую футболку. Груди у меня очень даже хорошо стоят. И лифчик мне не нужен. Сестре моей нужен был лифчик уже тогда, когда ей было восемнадцать, а после рождения первого ребенка [непеч. ] лифчик был ей совершенно необходим, ах, какой сюрприз. Грудей настоящих у нее никогда не было, а когда то, что было, начало отвисать, то вообще стало невидимым, и нужно было создавать видимость лифчиком. И не обычным лифчиком, конечно же. Нынче такие лифчики делают, которые из ничего создают иллюзию сисек. Пальцы ног у меня очень даже ничего. Недавно делала педикюр. Отпираю входную дверь и оставляю ее открытой и иду в кухню и сажусь на стул и кладу ноги на стол, опрокидывая кофейную чашку. Поднимаю чашку и бросаю в раковину, и вытираю бяку бумажным полотенцем, а потом бегу к стерео и включаю, и распределитель дисков включает Первый Концерт Шопена, всеамериканское излюбленное, совершенно случайно, и я переставляю дорожку на второе действие, в котором аскетическая фортепианная тема нависает над грубоватыми, волнами, оркестровыми пассажами. Сажусь и опять кладу ноги на стол. Минуты три спустя звонит дверной звонок, и я кричу — «Заходи!» и притворяюсь, что музыка меня захватила, хотя никакая музыка меня захватить не может, если в квартире есть мужское присутствие. Шутите? Музыку я воспринимаю только когда я одна, или сижу в филармонии. Я кричу — «Я в кухне!» Как большинство мужчин, Винс не может сразу найти кухню. Сперва он заглядывает в ванную, а там все влажно и мокро, и пена в ванне ни о чем ему, конечно же, не говорит. Мужчины такие дураки бывают, просто ужас. В конце концов он находит кухню и меня в [непеч. ] кухне и говорит — «Привет».

На нем такой, знаете, «я очень богат» костюм, который ему совершенно не идет. В свободных штанах и спортивном пиджаке он неотразим, и он наверняка сам об этом знает, но бороться с собой не может, бедный. Те богатые, которые не родились богатыми, очень беспокоятся о своем статусе и разбираются в винах и курортах и марках часов гораздо лучше, чем богатые от рождения. Выражение лица у него теперь серьезное, а я хочу только лишь — раздеть его и, может, сделать ему минет, и заволочь его в постель, и оседлать его и не выпускать много часов подряд, но я не показываю виду, посему я просто говорю ему, чтобы налил себе чего-нибудь выпить, а он отвечает, что выпил бы кофе, произнося каждое слово с невероятной четкостью — преувеличенный вариант речи Илэйн. Потом он говорит — «Хорошая квартира» и я нервно хихикаю. Он говорит — «Слушай, я не знаю, к кому больше обратиться, людей я боюсь, вот я и подумал, что нужно обратиться к тебе».

Лестно, однако. Пропускаю мимо ушей. Выбора у меня нет.

В любом случае, представляете себе, я предвижу, как мне сейчас будут все рассказывать, обо всем, что случилось, что мне в данный момент совершенно не нужно, хотя наверное это нужно ему, нужно выговориться, но, знаете ли, я все-таки дама, и мои желания следует уважать, но вот он вдруг говорит — «Мне нужно надежное место, куда бы я мог спрятать детей».

Совершенно неожиданно. Вдруг. Спасибо тебе, папа. Огромное спасибо. Потом я вспоминаю, что я не просто старая гадина какая-нибудь, я — тетя Гвен, и хотя я не всегда была готова всем помочь поддержкой и советом, я по крайней мере присутствовала на двух днях рождения и принесла дары, и нигде не написано, что мой священный долг — принимать папину сторону.

Тут он мне, стало быть, выдал. Оказывается, он должен был свалиться в седьмом раунде, а потом назначали бы матч-реванш. Много денег стояло на кону, и реванш предстояло выиграть. Ему конкретно велели упасть в седьмом раунде, а то будет плохо.

Он говорит — «Это мафия».

Я себе думаю — так, только этого не хватало, не соскучишься, и все таки спрашиваю — «Ты уверен?»

Он говорит — «Да, вполне. Я с ними еще не говорил, но когда буду говорить, мне нужно, чтобы дети были надежно спрятаны, чтобы их никто не нашел».

Это — шанс, который нельзя упустить, возможно единственный случай, когда я действительно могу помочь Винсу, а заодно предотвратить поползновения моего отца, и вообще выглядеть в итоге благородной, даже в собственных глазах — все это одновременно. Нельзя упустить. Нужно срочно действовать, прямо сейчас. И я говорю — «Конечно, я что-нибудь придумаю. Садись, сними с себя всю одежду». Про одежду я, естественно, не говорю вслух, хотя, наверное, подразумеваю.

Он говорит — «Это нужно сделать сейчас, Гвен».

Тревожный у него голос. Затем он прыгает к окну и смотрит на улицу. Такой, знаете ли, великолепный прыжок тигра, очень изящный. Нужно было вам его видеть, с гибкой спиной, на пружинистых ногах. Он отступает от окна и говорит «Они внизу, в машине».