В пучине Русской Смуты. Невыученные уроки истории

Но России это уже помочь не могло. Красивая конструкция с православным царем Владиславом, Думой и Земским собором на вершине так и осталась на бумаге. Но очень многие в России продолжали горячо верить в то, что королевич вот-вот прибудет на свой престол и на русской земле восстановится порядок. И не стоит обвинять наших предков в наивности: на тот момент измученному пятилетними потрясениями россиянину призвание Владислава представлялось наиболее очевидным, реальным, да и, наверное, единственным выходом из Смуты. О притягательной силе этой иллюзии можно судить по «Новой повести о преславном Российском царстве», составленной в самом конце 1610 года.

Неизвестный автор уверен, что королевич способен стать подлинным православным государем: «И нам бы его, по нашему закону, аки новородити, и от тмы невъдения извести, и, аки слепу, светь дати, и на великий престол возвести, и посадити, и скипетръ Российскаго царства вручити… И тех бы врагов нашихъ и губителей от нас съ царствующего града и изо всея нашея земли вон выслати и выгнати, аки злых и гладных волковъ, в свою их проклятую землю и веру…» Сигизмунда автор повести именует «супостатом и врагом» и даже противопоставляет короля его сыну Владиславу. Известный в Москве только понаслышке, гипотетический монарх не только должен стать царем, но и возглавить освободительное движение… Судите сами, насколько велико стремление автора и немалого числа его единомышленников выдать желаемое за действительное^{2}

.

Москвичи окончательно распрощались с иллюзиями к весне 1611 года. Не осталось больше сил — ждать прибытия Владислава, надеяться на восстановление порядка, терпеть бесчинства поляков и их русских приспешников. В марте в городе вспыхнуло восстание, военным руководителем которого стал князь Дмитрий Пожарский. Чтобы сломить сопротивление патриотов, поляки по совету Михайлы Салтыкова подожгли город. В это время к столице подходило войско, которое впоследствии историки окрестят первым земским ополчением. Термин представляется верным лишь по формальному хронологическому признаку: оно предшествовало ополчению, во главе с Мининым и Пожарским, освободившему Москву осенью следующего 1612 года. Между тем различия между двумя этими формированиями носят принципиальный характер.

В исторической литературе принято разделять три элемента так называемого «первого ополчения»: «земский» — его возглавлял Прокопий Ляпунов, «казачий» — атамана Ивана Заруцкого, и «тушинский» — воровского боярина Дмитрия Трубецкого. Что за человек встал во главе земцев? В те годы, когда измена почти перестала считаться чем-то предосудительным, предводитель рязанского дворянства Прокопий Ляпунов проявил прямо-таки незаурядный талант предателя. Изменил вместе с прочими Годуновым под Кромами, стакнулся с Болотниковым, изменил ему, стал служить царю Василию, принимал от Шуйского благодеяния, затем принял деятельное участие в его свержении, энергично поддерживал крестоцелование Владиславу, даже поставлял из Рязани продовольствие для польского войска, и вот, наконец, обернулся горячим патриотом, жаждущим освободить Москву от иноземцев.

Под начальством Ляпунова собрались ратники из Нижнего Новгорода, Ярославля, воеводы, стремившиеся к восстановлению государственного порядка, но земский элемент со временем неумолимо растворялся в казацко-воровской вольнице, вожди которой преследовали цели прямо противоположные земским, а именно, пользуясь случаем, вкусить славы, власти и богатства. И повинен в этом в первую очередь сам Прокопий, призвавший в ополчение всех разбору. Ляпуновских призывников И. Е. Забелин характеризует следующим образом: «Кроме холопов здесь были всякие воры, ерыжные и зернщики, и все это безыменное, гулящее, одним разом приобрело свободное имя казаков и наполнило таборы Заруцкого и Трубецкого»^{3}.

Крайне опрометчиво придавать этой компании патриотическое направление только на том основании, что триумвират выступил против засевших в Москве жолнеров гетмана Гонсевского и его подопечных из правительства Салтыкова-Андронова. По сути дела, весной 1611 года в окрестностях столицы произошло столкновение двух конкурирующих группировок тушинского лагеря. Первые в свое время порвали с Вором и переметнулись к Сигизмунду, вторые остались вместе с «цариком» и, как оказалось, поставили не на ту карту. Первые с помощью польских войск дорвались до власти и получили карт-бланш для безнаказанного грабежа целой страны; вторые почувствовали себя обделенными и решили, что настало время реванша. Так называемое «первое земское ополчение» — не более чем попытка предводителей калужского воровского двора поквитаться с недавними более удачливыми соратниками по Тушину под прикрытием национально-освободительных лозунгов. Что касается Ляпунова, то было бы странно, если бы Прокопий, не упускавший возможности вмешаться в любую мало-мальски значимую политическую заваруху (первый раз это произошло аж в 1584 году после смерти Грозного), на этот раз остался в стороне.