«Земский» статус ополчения также был украден. Первыми под Москвой появились именно земские ратники, созвавшие «совет всея земли», который упоминается в грамоте от 4 марта 1611 года, то есть еще до прихода отрядов Ляпунова к Москве{4}
. 30 июня 1611 года происходят выборы «всею землею» правительства во главе с триумвирами Ляпуновым, Трубецким и Заруцким. Однако авантюристы и честолюбцы редко ладят между собой. Альянс трех военачальников продержался всего три недели. 22 июля Ляпунова зарубили взбунтовавшиеся казаки. (Недобрая ухмылка Фортуны: Прокопий заигрывал с воровским сборищем и принял от их рук смерть, его брат Захарий выслуживался перед поляками, а те повесили его в лагере под Смоленском.) Триумвират превратился в дуумвират Трубецкого и Заруцкого. К этому времени ополчение утратило даже внешние признаки земского дела. Уже в августе 1611-го ополченцы покидают подмосковный табор, и «совет всея земли» спустя месяц после избрания начинает обслуживать интересы казаков и тушинцев.Воровской вожак и разбойничий атаман становятся «великие Российские державы Московского государства бояре», составив в своем лице верховное правительство страны. Административная деятельность верхушки ополчения сводится к распределению и перераспределению между дружками и подельниками оставшихся в наличии материальных благ. Так в октябре 1611 года казаки просят «великих бояр» дать им «на прокормление» вместо Балахны другой город: очевидно, Балахну горе-освободители опустошили полностью. В ноябре 1611-го некто Иван Волков бьет челом Трубецкому и Заруцкому назначить его со товарищи «за бедность и службу» таможенными и кабацкими головами в Михайлове. Не трудно представить, как радел о службе сей назначенец. Спустя два месяца из Михайлова сообщили, что Волков на жалованье ратным людям жалованье не дает и причиняет земской казне убытки{5}
.Несмотря на громкие титулы и обширные властные полномочия, Заруцкий и Трубецкой не чувствовали себя уютно в ранге правителей земли Русской, и как только в Ивангороде объявился очередной, третий по счету, Димитрий, они поспешили признать его власть. Случилось это 2 марта 1612 года. Позднее князь Трубецкой все-таки перейдет на сторону земства. Ивана Заруцкий до конца останется верен самозванческой идее, взяв под свою опеку Воренка — сына тушинского «царика» и Марины Мнишек, презрит бесшабашный атаман и саму безутешную вдовицу.
Земство собирает силы
К осени 1611 года российская элита полностью дискредитировала себя. Многочисленные центры власти, точнее ее осколки, либо лишились последних признаков легитимности и народной поддержки, либо окончательно потеряли способность влиять на ситуацию. «Семибоярщина» давно превратилась в политический фантом, тушинское правительство Андронова — Салтыкова служило камуфляжем военной оккупации, осколки «совета всей земли» в лице Трубецкого и Заруцкого выродились в походную канцелярию воровской ватаги, посланцы Земского собора, отправленные под Смоленск, оказались пленниками короля. Безысходность вынудила иных московских государственных мужей прибегнуть к пропаганде и агитации: рассылаются по городам тайные грамоты с призывами противостоять захватчикам — из Смоленского лагеря от Филарета Романова и Василия Голицына, из Москвы от патриарха Гермогена. Города ссылаются между собой грамотами, в которых сообщают известные им новости, дают оценки происходящему, подбадривают, укрепляют друг друга в намерении крепко стоять за Веру и Отечество; призывают «быти в любви и в совете и в соединении друг с другом», за «истинную христианскую веру на разорителей нашея християнские веры, на польских и литовских людей и на русских воров стояти крепко».
Распад правящей верхушки на враждующие группы и группки, аннигиляция национальных органов управления стали переломным моментом Смуты: на авансцену политической борьбы вышла «земля» — те слои общества, которые показали себя оплотом государственности, сохранили нравственные и материальные силы, чтобы противостоять обрушившимся на Родину невзгодам, но которые до сей поры, как законопослушные подданные, оглядывались на правительственные распоряжения. По мере того как центральная московская власть хирела, пока вовсе не сдулась, росли и мужали государственные силы на окраинах. Земство все смелее брало инициативу в свои руки. Не на кого стало оглядываться, не к кому взывать о помощи, не на что надеяться.