В разреженном воздухе. Самая страшная трагедия в истории Эвереста

Бейдлман начал волноваться по поводу толпы людей, собиравшейся на Южной вершине, и поэтому настоятельно рекомендовал Харрису и Букрееву самим взяться за провешивание веревок. Услышав его слова, я тут же вызвался помочь им. Бейдлман вытащил связку сорокапятиметровой веревки из своего рюкзака, я забрал другую у Анга Дордже, и в полдень вместе с Букреевым и Харрисом мы принялись закреплять веревки на гребне, ведущем к вершине. Но к тому времени мы потеряли еще один час.

Кислород из баллона на вершине Эвереста совсем не помогает чувствовать себя так, словно находишься на уровне моря. При подъеме от Южной вершины с регулятором, настроенным на поставку чуть меньше двух литров кислорода в минуту, я должен был останавливаться после каждого тяжелого шага и три или четыре раза подряд вдыхать полные легкие воздуха. Потом я делал еще один шаг и снова был вынужден останавливаться, чтобы сделать четыре глубоких вдоха. И это была максимальная скорость, с которой я мог продвигаться.

Поскольку кислородная система поставляла бедную смесь сжатого кислорода и окружающего воздуха, то, пользуясь кислородом на высоте 8840 метров, я чувствовал себя приблизительно так, как на высоте 7900 метров без кислорода. Однако баллонный кислород имел другие преимущества, которые не так просто выразить в количественном измерении.

Поднимаясь по кромке хребта, ведущего к вершине, и вдыхая кислород своими измученными легкими, я наслаждался странным и неожиданным чувством полного спокойствия. Мир за пределами моей резиновой маски был изумительно ярким, но не совсем реальным, словно перед стеклами моих защитных очков замедленно прокручивалось кино.

Я ЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ СЛОВНО В НАРКОТИЧЕСКОМ ОПЬЯНЕНИИ, БЕЗ КАКОЙ-ЛИБО СВЯЗИ С ОКРУЖАЮЩИМ МИРОМ И СОВЕРШЕННО ИЗОЛИРОВАННЫМ ОТ ВНЕШНИХ РАЗДРАЖИТЕЛЕЙ. Я ДОЛЖЕН БЫЛ СНОВА И СНОВА НАПОМИНАТЬ СЕБЕ, ЧТО ПО ОБЕ СТОРОНЫ ГРЕБНЯ – ДВУХКИЛОМЕТРОВАЯ ПРОПАСТЬ, ЧТО Я ПОСТАВИЛ НА КАРТУ ВСЕ И МОГУ ПОПЛАТИТЬСЯ ЖИЗНЬЮ ЗА ОДИН-ЕДИНСТВЕННЫЙ НЕПРАВИЛЬНЫЙ ШАГ.

Через полчаса подъема от Южной вершины я прибыл к подножию ступени Хиллари. Это был самый знаменитый участок на всем маршруте восхождения, с двенадцатиметровой, почти вертикальной скалой и устрашающим на вид оледенением, но, как и любой серьезный альпинист, я очень хотел схватиться за конец веревки и первым взойти на ступень. Впрочем, было совершенно ясно, что Букреев, Бейдлман и Харрис испытывают точно такие же чувства, и с моей стороны было наивно надеяться, что они позволят клиенту выйти вперед, взять веревку и укрепить ее для восхождения на ступени.

В конце концов честь подниматься первым на этом участке досталась Букрееву – как старшему проводнику и единственному среди нас, кто уже побывал на Эвересте. Он мастерски справился с этой задачей, в то время как Бейдлман стоял внизу и травил ему веревку.

Однако все шло очень медленно, и пока Букреев осторожно взбирался по гребню ступени, я нервно посматривал на часы и размышлял, когда у меня закончится кислород. Мой первый баллон иссяк на Балконе в 7 утра, и хватило его приблизительно на семь часов. Исходя из этого, я еще на Южной вершине рассчитал, что мой второй баллон закончится около 14.00. Ранее я самонадеянно предполагал, что кислорода мне хватит, чтобы подняться на пик Эвереста и вернуться назад к Южной вершине, где я мог взять третий кислородный баллон. Но сейчас уже было больше 13 часов, и меня начали одолевать серьезные сомнения.

Наверху ступени я поделился этими соображениями с Бейдлманом и спросил, не будет ли он возражать, если я двинусь вперед к вершине и не буду останавливаться, чтобы помочь ему натянуть последний моток веревки вдоль гребня.

– Давай иди, – милостиво разрешил он. – Я разберусь с веревкой сам.

Когда я медленно и с огромным трудом проделывал несколько последних шагов к вершине, у меня было ощущение, что я нахожусь под водой и время замедлилось раза в четыре.

Я оказался наверху небольшого ледяного пятачка, украшенного выброшенным кислородным баллоном и гнутым алюминиевым шестом для топографической съемки. Ленточки священных буддистских флажков яростно хлопали на ветру. Подниматься выше было уже некуда. Далеко внизу, ниже склона, которого я никогда раньше не видел, простиралось до самого горизонта Тибетское плато – необозримое пространство коричневого цвета земли.

Можно предположить, что покорение вершины Эвереста будет сопровождаться волной эйфории. Все-таки наперекор всем стихиям и мучениям я добился того, о чем мечтал с детских лет.