Читаем В русском жанре. Из жизни читателя полностью

В русском жанре. Из жизни читателя

На третьем подносе стояла в салфетке бутылка эля и три стопочки. <… >… по рюмке сперва белой холодной смирновки со льдом, а потом её же, подкрашенной пикончиком, выпили английской под мозги и зубровки под салат оливье… <… > Выпили по стопке эля «для осадки».

А мы, далёкие и обнищавшие потомки, мы, нынешние актёры, журналисты, инженеры, конечно, не «под зернистую с крошечным расстегаем из налимьих печёнок», но, выпив всё же с аппетитом и наливая вслед пусть не эля, но тоже пивка, говорим: «для лакировки». И значит, жива великая традиция!

* * *

Задолго до Гиляровского книгу под названием «Москва и москвичи» (1842–1850) написал Михаил Загоскин, и это описание московских достопримечательностей и нравов, естественно, не обошлось и без интересующей нас темы.

Разумеется, и прежде автор русского бестселлера начала XIX века романа «Юрия Милославский» не обходил употребление алкоголя в отечестве, но выразительных страниц (впрочем, таковых у Загоскина и вовсе днём с огнём поискать) практически нет. Разве что вычитал я в его «Рославлёве» (1831), что очищенную водку называли ещё «зорной», да там же забавный патриотический протест русских помещиков в 1812 году:

«— Аминь! — закричал Ижорский. — Ну-ка, господа, за здравие царя и на гибель французам! Гей, малый! Шампанского!

— Нет, братец, — перервал Буркин, — давай наливки: мы не хотим ничего французского.

— В том-то и дело, любезный! — возразил хозяин. — Выпьем сегодня всё до капли, и чтобы к завтрему в моём доме духу не осталось французского.

— Нет, Николай Степанович, пей, кто хочет, а я не стану — душа не примет. Веришь ли Богу, мне всё французское так опротивело, что и слышать-то о нём не хочется. Разбойники!..

Дворецкий вошёл с подносом, уставленным бокалами.

— Налей ему, Парфён! — закричал хозяин. — Добро, выпей братец, в последний раз…

— Эх, любезный!.. Ну и ну, так и быть; один бокал куда ни шло. Да здравствует русский царь! Ура!.. Проклятый напиток; хуже русского кваса… За здравие русского войска!.. Подлей-ка, брат, ещё. Ура!

— Да убирайся к чёрту с рюмками! — сказал хозяин. — Подавай стаканы: скорей всё выпьем!

— И то правда! — подхватил Буркин, — пить, так пить разом, а то это скверное питьё в горле засядет. Подавай стаканы!»

И сравнения в питии русских с прочими нациями, прежде всего, разумеется, с немцами есть у Загоскина: «… умеренность редко бывает добродетелью русского человека. <… > Немцу что надобно? — бутылку пива, много две. А видели ли вы, как наши мужички пьют брагу? Иной ведь столько нальёт в себя этого хмельного питья, что весь растечёт и сделается почти прозрачным. Немец выпьет с расстановкою небольшую рюмочку шнапсу, да и довольно, а русский человек коли уже выпил один стаканчик «казённого», так подавай ему целый штоф!».

Наблюдения очевидные, да и особых красок Загоскин не нашёл (то ли дело Шиллер у Гоголя!) привожу его затем, чтобы показать, что издавна русских литераторов в поисках национального характера в сопоставлении его с иными, непременно приводило к проблеме русского алкоголя.

Забавно, что в том же монологе некоего камергера выражается надежда, на то, что «у нас так же, как и в Соединённых Штатах, простой народ станет понемногу привыкать пить вместо вина чай…» Я не готов комментировать последнее утверждение. Вероятно, даже очевидно, что американские пионеры были пристрастны к чаю и недаром толчком к войне за независимость стало так называемое бостонское чаепитие, и всё же откуда у российского камергера 40-х годов позапрошлого века убеждение в том, что в США (тогда писали САСШ) предпочитают чай виски — не ведаю.

* * *

Двоение в глазах пьющего — давнишний предмет комического в литературе. Так, в знаменитой оперетте «Летучая мышь» у пьяницы-начальника тюрьмы собеседники двоятся в глазах. В комедии А. Н. Островского «Волки и овцы» пьянчуга Мурзавецкий, собираясь объясниться в любви богатой невесте, и имея пред собою престарелую её тётку, видит двоих: «Кажется, обе тут. Так что-то в глазах застилает, мелькает что-то: то одна, то две… нет, две, две… ну, конечно, две». Объясняясь одной, то есть старухе, в ответ на её недоумение отвечает: «Анфуса Тихоновна, оставьте, я вас прошу, я не с вами». И т. д.

А вот из жизни. Приятель сына рассказывал, что за рулём, при удвоении дороги, он зажмуривал один глаз и ехал так, пока глаз не уставал, и он его зажмуривал и открывал другой.