В русском жанре. Из жизни читателя

Из детства: зазвучали два страшных слова: «Пастернак» и «Живаго». Семья литературная, и в разговорах взрослых они то и дело негромко возникают.

Пастернак ещё туда-сюда, но вот Жи-ва-го! — мороз по коже. Как в «Крокодиле»: толстый дядька на паучьих ножках, а вместо запонок свастика или знак $, что одно и то же. Однажды летом среди ребятни паника: укусит американская муха цеце. Отличить её можно так: на серой спинке тот же знак. Эту муху американские шпионы запустили к нам, чтобы перекусала советских детей.

А то, что «Живаго» сопровождено словом «доктор» — понятно. Тогда были книжечки, к которым тянуло неодолимо: родители не разрешали читать, но у старшего брата они водились — маленького формата, но толстенькие, библиотечки журнала «Советский воин». С ужасными картинками, где диверсанты в шляпах целились из пистолетов в советских разведчиков или, лёжа за кустами (уже в кепках), наблюдали за взрывом секретной лаборатории. Пределом мечтаний было прочитать все выпуски «Тайны профессора Бураго» Ник. Шпанова. Ещё был журнал «Техника — молодёжи» — упоительные книжки, с цветными планами городов коммунистического будущего и рассказами (в зловеще чёрном оформлении) об Америке, где заставляют молодого инженера изобрести яд или новую бомбу: большие окна, сейфы, и тот же толстый с сигарой (из «Крокодила») сидит, закинув ноги на стол, на столе пачки денег, а худой инженер горестно выслушивает приказание; потом инженер, раскаиваясь в содеянном, лежит в лаборатории среди приборов в луже крови — застрелился. Называется: «Ошибка инженера Джонсона».

Вот туда, на своё место, к Бураго и Джонсону, и Живаго легло.

* * *

Знаменитый манифест футуристов «Пощёчина общественному вкусу» часто цитируют, и почти всегда неточно:

«Сбросить с парохода современности Пушкина…» и т. д. А у футуристов было:

«Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с Парохода современности», — и Маяковский в одном выступлении это поправлял, то есть ошибочное прочтение привилось чуть ли не сразу. Почему? Маяковский резонно замечает: классиков нельзя сбросить с парохода современности, потому что они там, по мнению авторов «Пощёчины», и не находятся. А можно, и по-футуристически нужно — бросить их оттуда, совершить некое языческое действо, «великолепное кощунство». Стоят на носу парохода Маяковский с Бурлюком и Хлебников с Кручёных и, поочерёдно забирая с небес в руки статуеподобных Пушкина, Достоевского «и проч.», кидают их в набегающие волны. Это нечто. То есть не избавление от классиков, а как бы принесение их в жертву.

Ошибка неслучайна. Пароход современности представлялся не новейшим судном футуризма, а Ноевым ковчегом, где было место всем, в том числе и критикам, и хулиганам-футуристам, а они ещё недовольны и желают выкинуть находящихся среди прочих пассажиров Пушкина и Достоевского.

* * *

Внушающие нам нынче отвращение, вылепленные на стене саратовского училища МВД строки В. Маяковского:

Юноше,обдумывающемужитьё,

решающему — сделать бы жизнь с кого,Скажуне задумываясь —«Делай еёс товарища Дзержинского», —

более всего своим появлением на свет обязаны не преданности поэта большевизму и его вождям (это само собой), но найденной составной рифме, до которых Владим Владимыч был такой охотник. Ведь и Есенин занимался тем же:

Но при всякой бедеВеет новью вал.Кто ж не вспомнит теперьРечь Зиновьева.<…>Ой, ты, атамане!Не вожак, а соцкий.

А на что ж у коммунаровЕсть товарищ Троцкий!

К Ворошилову даже Есенин рифмы не подобрал, а Сталин и Бухарин не упоминаются в «Песне о великом походе». Пишу об этом для вполне несерьёзного предположения о причинах нелюбви Кобы и Бухарчика к Есенину, и, напротив, о расположении к нему Троцкого.

* * *

Крутое, как нынче выражаются, впечатление производит следующая запись Григория Козинцева, опубликованная недавно:

«Премьера в Пушкинском театре “Они знали Маяковского”. Катанян отвешивал поясные поклоны, держа за руку Черкасова, на которого наклеен парик под Маяковского. Л. Брик хлопала из партера.

Небывалый в истории финал жизни лирического поэта. Ящик с Грибоедовым, который повстречал Пушкин, — детские игрушки рядом с этим. ХI.54».

Но кому из них должно было стать неловко: мужу жены многих мужей, сочинявшему всю жизнь про одного из них? Или ей самой? Но они дело делали, а то, кто там мужья да жёны и прочее — они во всю жизнь не очень-то разбирали. Я вспомнил, как поразила меня лёгкость, с какой Валентин Катаев обронил: «Но Лиля в то время была на курорте с Примаковым».