В самой глубине

Я прошу тебя, не надо.

У тебя возникает нездоровый интерес к ножам, лежащим в выдвижном ящике, острым краям столов, электророзеткам и тостеру. Я убираю в подвал все, чем, как мне кажется, ты можешь причинить себе вред, и ты начинаешь выискивать все эти вещи, как раньше выискивала алкоголь. Ты забываешь названия вещей, но ты знаешь, что ищешь, ты что-то бубнишь и замахиваешься на меня, ужасно злая и разобиженная. Ты перестаешь есть.

Я не догадываюсь, что может быть опасным для тебя, пока не отлучаюсь в ванную, а когда спускаюсь на кухню, вижу, что ты засунула голову в раковину, полную холодной воды, и пускаешь пузыри, вцепившись руками в края столешницы. Я вытаскиваю тебя.

Что ты творишь? Что ты творишь?

Ты молчишь, только буравишь меня хмурым взглядом. Я оборачиваю твою голову кухонным полотенцем и растираю намеренно грубо, так что ты вывертываешься с красными глазами и влажными волосами и смотришь на меня.

Я хотела бы, говоришь ты с самым сознательным видом за многие дни, забыть это.

Я убираю таблетки из аптечки, отбеливатель из-под раковины, спички, лезвия, ножницы, стеклянную посуду. Я отключаю электричество и воду. Подвал не закрывается на ключ, так что я с твоей помощью перетаскиваю все это в мусорный бак в конце дорожки. Ты отказываешься надевать капюшон; дождь льется по твоим волосам и лицу. Я не могу понять по твоему взгляду, понимаешь ли ты, зачем я это делаю.

Ты все равно это забудешь, говорю я тебе. Хотя я в этом не уверена. Мое имя, как и свое, названия вещей в доме, числа, дни недели, свет и темноту, ночь и день – все это, в тот или иной момент, ты, похоже, забываешь. Но историю Марго и историю человека, который был ее отцом, историю Бонака и того, откуда он взялся, – ничего из этого ты не забываешь ни на миг.

Мы идем обратно через холм. Наши ноги забрызганы грязью. Я беру тебя за руку, и ты не вырываешься.

Дни ужаса. Я ловлю тебя у лестничного пролета, готовую броситься вниз. Не даю тебе вскрыть запястья любым острым предметом. Все это ты проделываешь с самым спокойным видом. С какой-то безмятежностью, больше всего пугающей меня. Всякий раз, как я ловлю тебя, ты испытываешь тихую досаду. Ты называешь меня по имени и позволяешь увести себя, не сопротивляясь. Ты как будто понимаешь больше; понимаешь, где ты и как сюда попала. Ты выдаешь мне обрывки и осколки прошлого снова и снова, словно эхо. Хватит, говорю я тебе, но ты, похоже, не в силах остановиться. Я не сплю, потому что ты ждешь, пока я засну, и забираешься по лестнице, подходишь к окнам и пробуешь открыть их. Я думаю о том, чтобы позвать кого-то, но в этом было бы какое-то предательство. Ты бы никого не позвала на помощь. Я привязываю тебя к себе длинной веревкой, и мы повсюду ходим вместе. Я заставляю тебя есть. Ты воешь, потом успокаиваешься. Из тебя сыплются слова. Ты говоришь словно чужими фразами, полными значения. Ты говоришь, что ты – начало всего произошедшего. Говоришь, что твоя кровь – это общий корень и что ты хочешь все забыть. Я не знаю, что отвечать на такое.

Дождь усиливается. Дорога у подножия холма залита, и в телефонной трубке мертвая тишина. Из окна нам видно, что река вышла из берегов и затопила грязную землю на глубину, пожалуй, не меньше той старой реки, где я нашла тебя. Ты съела что-то не то, и тебе плохо. Я отвожу твои жидкие волосы с влажного лица. Дождь хлещет по крыше и по холму. Мы засыпаем на полу. Мне снится, что тебя нет, а я в другом доме. Там другие люди, у них серые блестящие лица, словно тюленья кожа, и я никого не узнаю. В этом сне я не находила тебя и вообще не знала, я жила без матери, тихой, скромной жизнью. В этом сне я не знала ничего, кроме будней: как мыть посуду или разглаживать складки на одежде, как водить машину и отправлять бумажные письма. Я спала по ночам, а по выходным завтракала в гостях или садилась в машину – свою, не арендованную – и отправлялась на прогулку. И еще там была собака, похожая на Цивету, которая могла плавать под водой.

Я заснула и оставила тебя одну. Дверь ванной комнаты открыта настежь. Я громко зову тебя. Я нигде тебя не нахожу. Я кричу твое имя. Я знаю, что случилось. Я бегаю по комнатам. Я звоню в «скорую», хотя еще не нашла тебя. Я говорю им адрес и вешаю трубку. Я кричу и ищу тебя, и нигде не нахожу. Я выбегаю из дома. Дождь кончился, солнце светит на лужи, на грязный фасад дома и на твое лицо. Ты повесилась на карнизе, на простыне со своей кровати.

Я срезаю простыню. Смерть разгладила твои черты, сделав тебя похожей на камень. Я беру в ладони твое лицо, макушку, лодыжки, плечи, запястья. Я хочу – пока сижу над твоим телом – сказать что-то. Как-то закончить эту историю. Завершить то, что мы начали. Но хотя я остаюсь с тобой долгое время, никакие слова не приходят на ум. В конце концов я встаю и принимаюсь открывать двери и окна, чтобы проветрить дом.

Коттедж