В сердце тьмы

Драккайнен встал и взглянул на воду. Та была мутной, словно по ней текли молочные испарения. Длинной полосой, от помоста до борта корабля. Поверхность была покрыта беспорядочно плавающими иголками льда, которые ложились на воду и превращались в тоненькие плитки, соединялись в блестящую поверхность.

А потом поверхность эта вдруг замерзла с мелодичным, хрустальным звоном, соединяя причал и корабль тропинкой льда. Морозное дыхание пахнуло ему в лицо.

— Вуко, нет… — попросила Цифраль.

Драккайнен уселся на край причала и осторожно поставил подошву сапога на свежий лед. Тот легонько затрещал, но выдержал.

— Не делай этого, не глупи, — повторила Цифраль.

Он молчал и осторожно делал шаг за шагом, выпуская изо рта огромные клубы пара.

Фея летела рядом с его головой с сосредоточенным выражением на лице, сопровождая в мрачном молчании, пока он подходил к борту и осторожно поднимал лежащих людей. Негнущихся, покрытых космами инея, как серебристым мхом, из которого торчали маленькие ледяные цветочки с хрупкими стебельками и листьями: они крошились от прикосновения руки.

Поднимал их, одного за другим, замерших в странных, выгнутых позах, легких, словно пустые скорлупы, и переносил на причал.

Стоял потом над ними, грея ладони под мышками, и задумчиво смотрел на корабль. На форштевень с головой ледяного дракона с пастью, полной ощеренных сосулек, и с узкими змеиными глазами. Поверхность чудища покрывало сложное плетение узоров.

Потом раздался странный скрип, и рот одного из трупов раскрылся, выпуская облачко пара. Вуко окаменел, встретив взгляд покрытых инеем, замороженных бледных глаз.

— Отвращение, — раздался странный голос: словно треск лопающегося льда. Голос говорил по-английски. — Да, это было отвратительно. — Голос продолжал монотонно, словно что-то читая. — Но если у человека хватит мужества, то он признается, что отвратительная откровенность этого призыва пробуждает в нас слабый ответный отголосок, смутное подозрение, что скрыт в нем смысл — смысл, который может открыться вам, так далеко ушедшим от мрака первых веков.

— Кто мы… — отозвался второй, скрученный баранкой, точно так же покрытый серебристым мхом и настолько же мертвый, — …забравшиеся сюда? Сможем ли мы подчинить эту немую глушь, или она подчинит нас? Насколько величественна ее немота, лишенная, быть может, и слуха…[9]

Драккайнен стоял и слушал в ошеломлении, но тела замолчали.

Он поднял первое из них и зашагал к городку.

Корабль молчаливо колыхался на воде, а дракон на носу устремил змеиный взгляд в спину уходящего разведчика.

х х х

Пир на этот раз — скромнее, чем обычно. Мы слишком много пьем в память о Грунфе, а еще больше спорим о том, что делать дальше.

— Способ в конце концов найдется, — говорю я. — Собственно, я намерен его найти. Вы пока сидите здесь. Пошлите за подмогой к прочим людям. Скажите им, что ван Дикен не остановится на Земле Огня. Он пойдет до самой Змеиной Глотки. Не остановится, пока не подожжет весь мир. Чтобы убить такого Песенника, нужно больше песен и сильных Песенников. Я привезу способ. Защищайтесь. А если не получится иначе, садитесь на корабли и плывите отсюда. Песенник по имени Аакен — мое дело. Я прибыл сюда, чтобы его убить, и я это сделаю. Вот что я хотел сказать.

— И отчего слова твои звучат так, словно ты прощаешься? — спрашивает Атлейф. — Ты мудрый человек. Ты должен знать, что нечто настолько сложное, что вы пытались сделать, порой не удается. Песенник не погиб. Ему повезло. А может, именно это значит быть Песенником, не знаю. Но вы вернулись. Погиб Грунф, мой рулевой, но — лишь он. Мы оплакиваем его, хотя могли бы сегодня оплакивать вас всех. Вы знали, что так может быть. Муж должен уметь принимать поражение. Любой глупец умеет радоваться победе, но в жизни бывают и поражения. Среди Людей Огня у тебя есть дом, Ульф. Ты здесь среди своих. Мы не смеемся над смельчаками, которым не повезло. Мы — пахари моря. Мы знаем, что иной раз ты побеждаешь, а иной — нет.