В шаге от вечности. Как я стал киборгом, чтобы победить смерть

К тому же для нас обоих кое-что значила реальность лица, которое целуешь, напоминание о нашей истинной сущности, а не внешняя морщинистая оболочка, не имевшая к ней отношения, но доминировавшая в жизни. Я немного отстранился, чтобы рассмотреть Авалона вблизи. На Земле его глаза оставались такими же – покрасневшими, чуть более выцветшими, но все еще узнаваемыми. Но этого нельзя было сказать об остальном. Я же очень редко просил посмотреть на свое отражение, и мне редко это предлагали. Большая часть моей мышечной массы уже была утрачена, и в минуты, когда я все же бросал короткий взгляд в земное зеркало, мой мозг восставал против самозванца в нем, не веря, что настолько мертвое существо может быть настолько живым. Зато в облике Рейлана я выглядел ровно так же, как в день первой встречи с Франсисом.

– Куда ты хочешь отправиться? – неожиданно спросил его я. – Словами не передать, как же хорошо снова вернуться в мир сверхбыстрого соединения!

– Мне можешь не рассказывать…

Мы оба рассмеялись: такова сила связи, которая складывается, если шестьдесят лет шутить одну и ту же глупую шутку.

– Я торчал в этой комнате все шестнадцать дней, что пролежал в больнице, и, когда ты каждый вечер уходил домой, компанию мне составлял только Чарли. Поэтому выбирай время и место!

– Да все равно! Куда угодно, только не на Землю 2040 года.

– В таком случае «давным-давно в одной далекой-далекой галактике» ждет нас.

Широким шагом (мой аватар только так и передвигался) я прошел к шестигранной приборной панели из ТАРДИС[21] версии 1970-х годов, пощелкал выключателями и потянул рычаг. Под воющие звуки машины времени, стартующей вопреки включенным тормозам, одна из стен растаяла, открывая потрясающий вид на космические просторы и светящиеся газовые столбы – места рождения звезд, – уходящие далеко вверх.

– Пойдем наружу…

Теперь, когда стены больше не было, мы могли выйти на большую полукруглую террасу, огибавшую библиотеку, – на мою любимую смотровую площадку, восхитительно неуместную для видов глубокого космоса. Я смоделировал ее как нечто среднее между балконами венецианского палаццо, выходящего на Большой канал, и любимой виллы на озере Комо. Террасу окружала мраморная балюстрада, украшенная цветочными горшками. В них светилась флуоресцентная псевдофлора, код которой написал парализованный художник из Москвы. Мы медленно двинулись к одному из концов длинного ограждения, упиравшегося в стену библиотеки, и Франсис посмотрел наверх:

– Как красиво.

– Я же обещал тебе «давным-давно» и «далекую галактику». Так вот, это туманность Орел в эпоху, когда на Земле только зарождалась цивилизация. Свет этих звезд начал свое путешествие за тысячи лет до того, как люди задумались о египетских пирамидах, а Солнечной системы он достиг только за семь тысяч лет.

– Хм. Это позволяет оценить масштаб.

– Их еще называют Столпами творения, – я пробежал немного вперед и запрыгнул на перила. Эта часть программы мне особенно нравилась. – Посмотри, что под нами.

Франсис перегнулся через ограждение, инстинктивно отшатнулся, потом снова осторожно выглянул за край.

– Черт подери!

Мы находились примерно в километре или около того от поверхности планеты, очень похожей на Землю, но вращавшейся с огромной скоростью. Опустив взгляд на свои босые ноги, балансирующие на узких перилах, я почувствовал легкое головокружение, хотя алгоритмы работы аватара не позволили бы мне упасть. Я был в полной безопасности.

– Суть в том, что нам неизвестно, есть ли на этой планете разумная жизнь. Но существует невероятное количество прекрасных планет, на которых разумная жизнь – наша, человеческая, – могла бы осесть. Возможно, это будет самым ценным вкладом Земли в существование Вселенной. А самый главный вклад ныне живущих – обеспечить нашему восхитительно строптивому, нарушающему правила виду возможность существовать достаточно долго, чтобы воплотить это в жизнь.

Упоминание о жизни и живущих он воспринял именно так, как я рассчитывал.

– Милый, ты ведь знаешь, они дают тебе не слишком много…

– И нам нужно об этом поговорить.

– Как мы проведем оставшееся время?

– Именно об этом! Тут есть небольшая проблема. Или, скорее, возможность. Ладно, и то и другое.

– Мы можем решить любую проблему. В чем она заключается?

– У нас есть шанс переписать будущее Вселенной.

– И только? Я всегда настаивал, чтобы ты ушел красиво. Так в чем дело!

– Возможно, это ужасная идея.

– И когда тебя это останавливало? Какую теорию Большого взрыва ты придумал?

– Это ответ на загадку, которую я называю Тайной сияющих глаз.

– Сияющих глаз? Как в песне «Bright Eyes»? Нашей песне? Как романтично!

– Мне показалось, так будет правильно. Для нас это песня любви, песня нашей встречи. Но она о Черном Кролике. – Он тут же переключился на настоящее. – Каждая ее строчка ставит под сомнение природу смерти. И вот она, Тайна сияющих глаз: «Если ты киборг, что случится, когда ты умрешь?»

– Милый… – он растерян, но полон сочувствия. – Даже киборг… даже ты умрешь, когда умрешь, как и любое другое создание!