В шаге от вечности

Григорьев вытерпел эту речь ровно пять минут и почувствовал тошноту. Но не только от словесного сиропа. Голова заболела — видимо, отвык воспринимать так много устной речи сразу. Слишком долго жил один и общался с миром только через «провод».

В этом он не очень отличался от молодежи. Те тоже символами и пиктограммами общались едва ли не больше, чем словами, и из своей комнаты иногда днями не выходили.

Но привычки коммуникации отличались. Старики, дети далеких 90-х и еще более далеких 80-х, «миллениалы», как их еще называли — отправляли сообщения, только когда собеседник был далеко. Будто у них по-прежнему был в руках мобильный или, прости господи, пейджер. Те же, кто родился уже в новом тысячелетии — часто обменивались «эсэмками»[iii], даже если адресат был в другом конце большой комнаты. Составить ее за несколько секунд из занесенных в шаблон быстрого доступа ста-двухсот основных понятий, эмотиков и пиктограмм им было проще, чем подойти.

Возможно, когда-нибудь устный язык станет лишь языком церемониальным и личным, интимным. А для остального будут сообщения. Хотя, как подозревал Григорьев, современные влюбленные могли пользоваться «эсэмками» даже на дистанции ноль сантиметров и меньше.

Еще ему казалось забавным созвучие — старики вроде него помнили старые SMS. Хотя эсэмки произошли не от них, а от сетевых мессенджеров. Просто провайдером этой услуги выступало Международное агентство по коммуникациям, и они были бесплатны. И доступны, как и Сеть, на каждом квадратном метре земной поверхности. И в большинстве подземных сооружений, включая популярные у туристов пещеры. Но, в отличие от Сети, где существовала символическая абонентская плата, услуга «быстрой связи» была бесплатной. А в некоторых странах даже обязательной (якобы для возможности вызова экстренных служб, если человек попадет в беду). Хотя сектанты постоянно судились с правительствами и не хотели подключаться. Формат не менялся последние двадцать, а может и тридцать лет. За это время частные протоколы связи скакнули настолько далеко, что уже далеко превышали человеческие потребности. Дальнейшее расширение ширины канала почти всем казалось бесполезной игрой в бирюльки. Как и рост производительности вычислителей. А эсэмки были удобны и привычны, хотя кто-то видел в этом наступление на права и приватность.

Пока существовали только «перчатки» первых моделей, скорость обмена информацией была не выше, чем у устной коммуникации, а даже ниже. И не каждый хотел шокировать ретроградов, подняв посреди улицы руку и начав шевелить пальцами. Но технология совершенствовалась, и «наглазники» — окулярные сенсоры — позволили не только видеть Д-реальность, но и взаимодействовать с ней и с Сетью через улавливание движения глазного яблока.

Хотя далеко не все еще этим пользовались. Сам он никак не мог привыкнуть.

В начале века подобные приборы для распознавания движения глаза использовались для коммуникации инвалидов. Но никто не думал, что эти приборы годятся и для другого. И что тренированный глаз может быть способен на такие же точные движения, как палец — на выхватывание из пространства объектов: букв, цифр и эмотиконов, на кликанье по гиперссылкам, пролистывание списков, рисование.

Потом ту же сетку — для косметических целей — стали наносить непосредственно на сетчатку, ведь не всем хотелось быть «очкариками».

Была сетка прошита и у него. Но он через нее только смотрел, а взаимодействовать с Д-реальностью предпочитал по старинке. Для тех, кто был более консервативен, существовал апгрейд «перчаток» под названием «кастет» (он был чем-то похож на последний по форме, но умещался в руке незаметно). Там тоже применялся датчик изгиба пальцев, но не требовалось делать «печатающие» движения, так как улавливались малейшие колебания.

И мир изменился. Улицы стали чуть тише, а информация начала передаваться от человека к человеку с большей скоростью и меньшими потерями. Городской шум уже не мешал обратиться напрямую к собеседнику на другой стороне проспекта. И стена дома не мешала. При этом разговор можно было сделать приватным или видимым только для тех, кто нужен.

Вот таким был мир, где он, Виктор Семенович Григорьев, автор множества игровых сюжетов, двухсот рассказов и трех романов, доживал свою долгую, хотя и не очень простую жизнь.

Пафос достиг крещендо, когда зачитали письмо от премьера. Вернее, зачитала голограмма оного, которая материализовалась на свободной от людей площадке, откуда торжественно взирала на собравшихся. Странно. Что помешало Толстяку приехать лично? Какой-то форс-мажор? Экстренное совещание?

«Надо узнать у сына, что там творится», — подумал Григорьев.

— …пронеся через годы светоч веры в свободу, прогресс и гуманизм…