В шоке. Мое путешествие от врача к умирающему пациенту

Когда люди говорят, что смертельная болезнь стала для них даром, можно запросто списать подобные разговоры на наивные попытки найти что-то хорошее посреди очевидной безысходности. Это утверждение само по себе парадоксально. А как это бывает с большинством парадоксов, нашему разуму сложно свести вместе кажущиеся противоречащими друг другу понятия. Мы пытаемся, однако ничего не выходит, и в итоге мечемся туда-обратно между двумя столбами, силясь выбрать один из них. Такие ли эти новости ужасные, какими кажутся, или в них есть что-то еще? Может ли быть всему этому какое-то более значимое, более осмысленное объяснение, до которого еще нужно докопаться? Мы можем терпеливо изучать каждый вариант, стремясь определить, какой из них, как нам кажется, подходит больше всего. Мы можем сводить их вместе, желая, чтобы оба были правдой, несмотря на их явное несоответствие, и расстраиваться, когда никак не удается их совместить между собой. Мы можем попытаться обтесать один из них в надежде, что так они будут лучше держаться вместе. Возможно, мы пытаемся себя убедить, что конечное количество страданий способно принести неограниченную пользу, однако остаемся неубежденными. Кажется, будто противоречащие друг другу истины попросту вызывают у нас дискомфорт, и этот дискомфорт вынуждает нас отказываться от одной из несовместимых, как мы считаем, идей.

Сама я отвергала призывы пытаться увидеть в своей болезни что-то хорошее. Мне это казалось какими-то неуклюжими попытками преуменьшить мои страдания и заставить меня сосредоточиться на некоей воображаемой благодати. Я потеряла ребенка, который был столь желанным, а также на восемь лет лишилась малейшего намека на здоровье. Тогда я просто не могла знать, какой смысл придаст моей жизни болезнь, в каком направлении она меня поведет

. Я не могла знать, что моя утрата сможет предотвратить многие другие, и хотя никто так и не узнает этого ребенка, никто не узнает, кем она могла бы стать, я все равно буду извлекать урок даже из ее отсутствия. Даже во мраке той пустоты, из которой состояла ее жизнь, был свет, был смысл. Ее потеря, пережитая мной, открыла для меня доступ к широким возможностям для взаимодействия с другими людьми и исцеления, которые были полностью скрыты от моего взора. Мне пришлось признать, что мое тело и ее тело всеми своими уязвимостями способны на самом деле предоставить доступ к истине, которую отвергал мой рационально мыслящий мозг.

Я понимала, что было бы непрактично, да и нежелательно, чтобы каждый пережил нечто вроде того, через что прошла я, и тем не менее, подобно религиозному миссионеру, я искренне хотела, чтобы каждый увидел то, что видела я, и открыл для себя ту истину, в которой у меня теперь не оставалось никаких сомнений. Во время обходов в отделении интенсивной терапии я делилась своим опытом в роли пациента со своими подчиненными, чтобы дать им понять, какого рода эмпатию я от них ожидаю, а также чтобы они поняли, какую священную ответственность несут за своих пациентов. Вооружившись помощью коллег-единомышленников, я организовала проведение семинаров по обучению навыкам коммуникации. Я все время настаивала на том, что мы способны на большее. Я не упускала ни единой возможности провести лекцию о важной роли эмпатии в работе врача. И я незамедлительно согласилась, когда руководство нашей больницы попросило меня представить септический шок «глазами пациента» на нашей региональной конференции в международный день борьбы с сепсисом. Собрание проводилось с целью привлечения внимания к этой проблеме, а также к тяжелому урону, наносимому пациентам. Готовя слайды для своей презентации, я размышляла о тех уроках, которые усвоила, оказавшись в роли пациента, и которыми теперь надеялась поделиться с аудиторией.

Наша больница знала, что такое сепсис, не понаслышке. Большинство исследований по оптимизации медицинского ухода для больных сепсисом проводились в отделении скорой помощи именно у нас. Доктор Эммануэль (Мэнни) Риверс вместе с коллегами полностью пересмотрел подход к ведению пациентов с сепсисом и безоговорочно смог улучшить прогноз для них, разработав методы ранней, целенаправленной терапии. Он сидел в аудитории вместе с врачами, которые меня оперировали, выводили у меня из легких жидкость, на глазах у которых я умирала на операционном столе. Не было никаких сомнений: именно благодаря их стараниям, а также стараниям множества других профессионалов, я была жива. Благодаря им я теперь стояла перед ними, рассказывая свою историю. Несмотря на бесконечную благодарность за то, что они сделали для меня, я была уверена, что дело было не только в их таланте, преданности своему делу и клиническом успехе. Дело было также во мраке.