В шоке. Мое путешествие от врача к умирающему пациенту

Мне понадобилось десять лет, чтобы понять, что мне следует повернуться и смотреть вместе со своими пациентами в одном направлении. Мне потребовалось столь много времени, чтобы перестать воспринимать себя человеком, способным помочь другим противостоять смерти. Мне пришлось пережить потерю коллег, которые стали жертвой зависимости и чувства вины, чтобы научиться смягчаться, гнуться, вместо того, чтобы ломаться. Ценить чувство единства и совместное переживание горя. Только представьте, что мы бы готовили врачей с самого начала так, чтобы они знали, насколько важно сотрудничать с пациентами и сопереживать им. Представьте, что мы бы усилили их базу знаний психологической устойчивостью, которая бы исходила из нового понимания их роли в жизни их пациентов. Какое тяжелое бремя вины мы могли бы снять с их плеч.

Поворачиваясь так, чтобы смотреть с нашими пациентами в одну сторону, мы не только подтверждаем свое участие в происходящем, направляем наших пациентов и лечим их болезни, но также и приносим в каждый отдельно взятый момент больше сострадания, сострадания, которое в итоге достается и нам самим.

Веря в то, что его любви может быть достаточно, что мне необходимо его присутствие у моей кровати, Рэнди тем самым показал мне, каким все может быть.

В ту ночь мне не снилось, как я тону. Вместо этого мне снилось, как я иду по натянутому между двумя утесами канату, между которыми плещется мутная, цвета берлинской глазури, морская вода.

12

Разбитые сосуды

Я переживала, что после всего того, через что нам пришлось пройти, мы могли начать чересчур опекать нашего сына, не позволяя ему сталкиваться с теми трудностями, что закаляют характер, делают его твердым. Я не знала, как этого избежать, так что решила по крайней мере сформулировать словами, каким бы я хотела, чтобы он стал.

Мы были решительно настроены вырастить доброго, отважного, самостоятельного ребенка, который бы ценил искусство, который брал бы на себя риски, не боясь неудачи, который бы знал цену упорству. Исходя из этого мы действовали. Если мы хотели, чтобы это стало так, то должны были создать такие условия, чтобы он развивался в этом направлении. Нам следовало жить так, как если бы он уже был таким. Отсюда следовало, что он должен был с ранних лет знать, что может доверять своим собственным суждениям. Чтобы он гарантированно себе доверял, нам нужно было демонстрировать ему, что мы ему доверяем и позволяем идти на обдуманный риск. Мы должны были позволять ему терпеть незначительные неудачи, вознаграждая его попытки, а не фактический результат. Чтобы если он спросит в четыре года: «Можно ли мне на речку?» – я уже была готова ответить: «Конечно, я тебе доверяю», даже если первым делом представлю, как он тонет на мелководье. И мы делали вид, что не наблюдаем, как он, вдохновленный нашим доверием, идет надевать более подходящую для скользких камней обувь. Прежде чем побежать, он оценивал расстояние до дома, чтобы прикинуть, видим мы его или нет.

Он принимал верные решения. Либо же принимал незначительные неправильные решения и потом глубоко ценил усвоенный урок. Он собирал разные предметы, всякий хлам, который только и может представлять ценность для ребенка. Он мог взять с собой маленький, особенный камешек, которым дорожил, когда шел играться в листве, хотя мы и понимали, что уследить за ним будет непросто. Как и следовало ожидать, он терял этот дорогой ему предмет в куче листьев, переживал по этому поводу, при этом отчетливо понимания, что сам принял решение взять на себя этот риск. Мы не ограждали его от боли: как бы сильно нам ни хотелось не допустить, чтобы он ушибся, мы сдерживали себя. Мы поощряли неудачи. Когда мы вместе занимались йогой, я хвалила его, если он падал. «Это было здорово! Ты взял на себя столь большой риск, что в итоге упал. Я никогда не горжусь тобой так, как когда ты падаешь».

Мне хотелось привить ему необузданное любопытство ко всему, а в первую очередь – к миру вокруг, так что, пока я готовила ужин, он рисовал, делал поделки или проводил научные эксперименты. Вооружившись пищевой содой и уксусом, он надувал воздушные шары углекислым газом, пока те не лопались.

Возвращаясь домой, муж натыкался на горы талька, использовавшегося для эксперимента с извержением вулкана, либо же разрисованный пальцами кухонный стол, а я лишь улыбалась и говорила: «Тот бардак, что ты видишь, – это цена, которую необходимо заплатить за ужин и за любопытство». Он кивал в ответ и говорил: «Ну, тогда ладно», и закатывал рукава, чтобы навести порядок.