В скрещенье лучей. Очерки французской поэзии XIX–XX веков

В мире, где «судьба» есть не что иное, как круговорот его вечного становления, человек, в свою очередь, перестает ощущать себя пылинкой, хаотически перемещающейся по собственному мгновенному хотению. Он плоть от плоти всего сущего, «птица в небе, простор в птице, цветок во льду, река в солнце, рубин в росе, – по-братски одинок, свободен по-братски». И не просто продолжение природы, а само средоточие добрых ее сил, ее жизнестойкости: «Чтоб не падали с дерева листья, чтобы билось сердце воды, чтобы день возвращался всегда, да пребуду живым». Ни все сметающий произвол духа, ни дивный золотой сон ему больше не под ходят. Его свобода – «свобода брата», она в том, чтобы расти вместе с растущей жизнью, помогать ее росту и в нем черпать юношескую свежесть:

Жить в каждой на свете руке такова моя доблестьСуществует одна только смерть на земле одиночествоОт нежности к ярости от ярости к ясностиЯ себя самого создаю и во всем живом преломляюсь

Во всех временах на земле и во всех облакахСменяется осенью лето но я остаюсь молодымЯ жил на земле в этом сила мояКровь моя воздвигается над пеплом пожарищ моих.«Жить» – «Открытая книга, I»

Из поля зрения Элюара вовсе не исчезает зло, свирепствующее в исторических потрясениях и личных трагедиях. Он не забывает, что везде плоды «тяжелого труда брошены на съедение прожорливым ничтожествам», что повсюду творятся дела, от которых «люди чернеют от стыда, другие прославляют подонков, и лучшие опускают иной раз руки». Опасность не за горами, гроза вот-вот разразится, и даже «бродячие псы несчастны» («Покончить»). И тем не менее элюаровская гипотеза счастья пускает корни в надежную почву убежденности: канули в прошлое и не вернутся те дни, когда, случалось, «глаза и мужество мои служили лишь тому, чтобы снести несчастье, и я с ожесточением сполна изведал ад». Пожалуй, никогда раньше лирика Элюара не была залита потоком чистых утренних лучей, как та, что создавалась на исходе тревожных 30-х годов, когда на его ро дину из-за Рейна уже надвигалась катастрофа.

Источником этого ослепительного света по-прежнему остается любимая. «Женщина – пламя природы, ткущее солнечную основу», «повелительница зеленых трав… хозяйка воды и воздуха». Она, как и раньше, служит Элюару проводницей на земных и космических дорогах, дарующей ему безграничную радость и ощущение своей спаянности со всеми живущими, с человечеством. Только связь эта делает ся все менее созерцательной, все более деятельной. В круговороте всего живого возлюбленная – носительница неувядающей юности, той самой энергии, без которой нет ни рождений, ни всходов, ни весен, ни рассветов. Она – сама «молодость, бегущая впереди жизни». И оттого близость с ней не просто безмятежный покой и наслаждение, но высшее счастье – счастье помогать рождению всех зорь: «Наша молодость нежно повелевает солнцу взойти над землей». Такая любовь, включающаяся в «работу» самого мироздания, достойна, по Элюару, быть поднятой до высот прометеевского подвига. «Мы говорили “любовь”, и это было жизнью… от признанья к признанью мы становились другими… мы изобретали огонь, всегда лишь один огонь». Пламя двоих несет тепло не только им самим, а всем и всему – людям и растениям, животным, камням, морю и деревьям, облакам и полям. В стихотворении «Под золотым лучом» («Открытая книга, II») вслед за привычными для Элюара приветливыми, сверкающими далями, куда приглашают мужчину глаза его подруги, развернуто языческое зрелище мощного притока плодоносных сил, вызванного в природе встречей любящих:

Когда мы смотрим друг на друга,Страх исчезает, терпкий ядВ траве теряется высокой,

А в мертвых опустелых храмахПротягивает нам терновникНад узловатой тенью ветокБагряно-черные плоды.И свежее вино земли

Захлестывает буйной пенойЦветные мириады пчел.И вспоминаются крестьянамНадежды урожайных лет.Перевод С. Северцева