В смертельном трансе

Мы ехали к сохранившимся складам — дальним от центра города, за стадионом Тимбервулф, «Новым французским баром», новыми многоэтажными гаражами и железной дорогой. Эти пакгаузы еще ждали новой жизни. Некоторые почти заброшены, некоторые — совсем. Роб Тайлер вел машину к дому, который выглядел самым заброшенным. Увидев, что он въезжает во двор, я проехал на соседнюю улицу.

— Пошли, — сказал я, даже не пытаясь парковать машину в этом пустынном месте. — Прогуляемся.

Тони вышла первой. Я поспешил за ней, и мы свернули в проулок между домами, пошли вдоль полуразрушенной железнодорожной колеи. Некогда по ней подавали товарные вагоны. Ямы с черной водой, бурьян. И ржавый «дастер» Тайлера. В нем никого не было.

Тони не колебалась. Она ощущала то же, что я. Впереди — разгадка. Я уже видел, что никакой студии здесь быть не может. Все слишком мрачно, запущено, мертво. Творить в подобном месте нельзя. Обстановка не вдохновляет. Мы обогнули пакгауз, вышли на его зады, поднялись по широкой гнилой деревянной лестнице на разгрузочную эстакаду и оказались у огромных металлических полуоткрытых дверей. Тони взглянула на меня, вопросительно подняв брови. Я кивнул. Мы должны идти туда и должны вести себя аккуратно.

Из весеннего дня, почти безупречного, мы шагнули в темноту, окутавшую нас как огромная холодная туча. Внутри была лестница, которая шла не вверх, а вниз, в черный провал. Впереди еще одна дверь. Не хотелось спускаться в яму, и я потянул дверь на себя, но она открылась только на пару дюймов, дальше не пустила, цепь с висячим замком. Заперто изнутри. Вот дерьмо. Стало быть, Тайлер забрался вниз, под дом.

— Пойдем? — шепнул я и показал на черный провал.

— Конечно.

Я двинулся вниз, Тони за мной. Перила холодные, влажные, ржавые; бетонные ступени выкрошены. Могло показаться, что мы нарочно поднимаем шум, — подошвы скрипели на ступенях, словно оклеенных наждачной бумагой. Каждый звук эхом отражался от стен. С каждым шагом свет угасал, полумрак становился черным мраком. Пролет кончился, пошел второй — в обратном направлении; сразу стало еще темней. Куда мы лезем? Что там? Может быть, благопристойный зал репетиций рок-группы? Я слышал, они репетируют здесь, в утробах Пакгаузов. Может, наш Роб еще и музыкант? Ударник, ищущий уединения, чтобы колошматить себя по мозгам? Ну, нет. Наш Роб не может быть столь разнообразно одарен.

Ступени кончились, и мы уперлись в очередную дверь. Я уже потянулся к ней, как вдруг наверху послышались шаги. Я поднял голову. Кто-то шел вниз.

Тони потянула меня за локоть. Потянула и попятилась в чернильный мрак. Мы переступили через небольшой штабель досок и забились под лестницу, как крысы; спрятались от приближающихся людей. Их было двое, не меньше. Тони взяла меня за руку, я нашарил ее локоть и сжал. Да, точно, шли двое. Они не разговаривали, они уверенно шли вниз — над нашими головами. Когда они были на последних ступеньках, я обнял Тони и притянул к себе. Вот они здесь, в футе от нас. Темнота только казалась непроглядной, какой-то свет был — я различил два черных силуэта. Массивные, широкие, тяжелые. Мужчины.

Мы с Тони, едва дыша, вглядывались и слушали. Эти двое открыли тяжелую дверь и исчезли за ней. Невидимая пружина захлопнула дверь, и только тогда мы с Тони в первый раз шевельнулись. Я переступил через доски и вышел из-под лестницы; мы все еще держались за руки — нам нужно было что-то знакомое и теплое в этом странном холодном месте. Тут бы и повернуться и уйти наверх, к свету и безопасности. Но моя рука потянулась к ручке двери. Идти за ними. Узнать правду. Это связано с Лиз, с ее судьбой. Мы оба это знали, Тони и я.

Я приоткрыл тяжелую дверь ровно настолько, чтобы мы могли проскользнуть внутрь. Нас обдало холодом, как в облако попали. Чувствовалось, что помещение здесь большое. Огромное. На той стороне была еще одна дверь, из нее исходил слабый желтоватый свет. Мы двинулись дальше, не через открытое пространство, а вдоль стены. Я шел, осторожно переставляя ноги, касаясь рукой грубой кирпичной кладки. Другую руку отвел за спину и держал в ней мягкую руку Тони. Рука была влажная: Тони боялась — как и я. Но была полна решимости. Меня вело только любопытство, Тони — железное упорство. Лиз была ее сестрой, любимой сестрой.