В старом Китае

«Камень исключительно верной жене» можно увидеть всюду. Надпись обязательно рассказывает историю ее вроде следующей: Муж умер. Детей не было; служила свекрови, как дочь. Та велела ей выйти замуж. Не послушалась, и так до смерти свекрови, и до своей смерти. Когда она умерла, из земли вдруг вылез камень. Назвали его «камнем верной жены». Иногда рассказывается о невесте, которая осталась верной умершему жениху, и т. п. Имеется целая литература наставлений женщинам, ссылающаяся на исторические примеры образцовых женщин. (Примеры обратного поведения жен и вдов в эти наставления, конечно, не входят, хотя в литературе, как и в жизни, их немало. Муж, умирая, просил жену не выходить замуж, пока не остынет труп. Жена... стала обмахивать труп веером (новелла).

Нажим на строгость брака для женщин особенно заметен в XII в., т. е. с утверждения конфуцианской доктрины. Чэн И говорил: голод — дело малое, а вот нарушать женское целомудрие — дело большое. Старый рефрен гласит: «в женщине нет таланта, хватит ей добродетели». Добродетель, и все.

Однако история Китая знает немало женщин, ставших наперекор семейному укладу поэтессами[64] и учеными, и их геройство воспевается наряду с добродетелью жен и вдов. Женщины, проникавшие в книжную премудрость легко, «как в лотос рыбка золотая», тоже стали темой многих произведений, начертанных на стелах и пайлоу.

Таким образом, положение женщины в Китае парадоксально противоречиво. С одной стороны, — восхваления, памятники, слава; с другой — теремная жизнь, калеченье, безграмотность, рабство в том или ином виде, продажа и покупка...

...А разве такое противоречие в одном только Китае? Если собрать воедино все особенности жизни китайской женщины, то люди спросят: «Как можно так жить?» Но это же спросят и китаянки, если им читать о доле наших женщин:

Три тяжкие доли имела судьба:И первая доля — с рабом повенчаться,Вторая — быть матерью сына-раба,

И третья — до гроба рабу покоряться...И все эти тяжкие доли леглиНа женщину русской земли.(Некрасов)

Точно такое же тройное рабство женщины и в Китае: полная раба своего мужа, раба семьи, раба тяжелого труда.

А что касается прославления, то, несомненно, очень многие из прославленных «доблестных вдов» тоже могли бы к памятнику своей славы добавить еще рассказ о том, какой мучительной жизнью давалась им эта добродетель, которая сторожит женщину Китая глазами всех ее окружающих. Всю жизнь блюсти эти ли (правила поведения) и дэ (добродетель), жить и умирать в полном обезличивании — вот женская доля, о которой молчат придорожные памятники.

Едем узким ущельем. Часто задерживаемся встречными телегами — никак не можем разъехаться. По обе стороны дороги пещерные жилища. Лесс дает возможность разрешить ряд архитектурных задач, недоступных свободной кладке. Получаются целые серии домов одного типа с одинаковым орнаментом.

Подъезжаем к Шэньчжоу, городу, аккуратно обнесенному стеной. У западных ворот устроена прочная терраса со ступенями от наводнений. Проезжаем мимо стены и только вдали от города с трудом находим гостиницу. Она тоже представляет собой широкий двор с зияющими дырами пещер. Темная комната, в которой мы останавливаемся, производит впечатление склепа. Мулы, валяясь по земле, поднимают пыль, которая стоит столбом и долго не может улечься.

Едем далее. Дорога идет все теми же ущельями лесса, те же мягкие пейзажи, те же могучие и прихотливые лессовые складки. Страна Великого лесса!

Каждые 20 ли встречаются «походные дворцы» (сингун) императрицы, бежавшей в Сианьфу. В некоторых из них — школы. Видел мальчугана девяти лет, читавшего «Ицзин». Такое не часто бывает!

Конечно, заучивает наизусть, без понимания. На дверях сингуна наклеена масса объявлений: о воспрещении продажи и потребления опиума, о налоге на опиум местного производства и т. д.

При въезде в одну деревушку вижу лошадиный череп, прибитый на колышек возле двери. Оказывается, напротив — храм, т. е. обиталище духов, а когда духи глядят прямо в дом, то это — предзнаменование несчастья. Если же повесить череп, то элемент беса, сидящий в нем, парализует всезрящее око духа. Это — крайне интересная подробность народного представления о духах. С одной стороны, они — объект поклонения, и к их незримому и непонятному заступничеству люди прибегают в несчастных случаях жизни, но эта же самая непонятная деятельность духа, обиталище которого слишком близко к дому, внушает неловкое чувство открытости домашнего очага, незащищенности его от всевидящего взора.

Извозчик по этому поводу добавляет, что надо было бы, повесить череп тигра, но его трудно достать, поэтому заменяют лошадиным, а на худой конец — и коровьим. Приезжаем в Линьбаосянь. Минуем какое-то частное училище, из которого несется оглушительный диссонанс резвых звонких зубрящих голосков.