В сумрачном лесу

Директор по натурным съемкам встретил его на машине в назначенном месте у дороги, в пустыне недалеко от Эйн-Геди. Все идет просто ужасно, сообщил он, запустив свободную руку в редеющие волосы. Эпштейн же не против, если он закурит? Эпштейн опустил окно, и в машину проник серный запах Мертвого моря. Поскольку бюджет ограниченный, пока они не получат средства от него, им приходится идти на компромиссы. Так что режиссер, и без того нервный и раздражительный, превратился в тирана. Даже директор по натурным съемкам, как он сам сказал Эпштейну, начал его презирать. Его всегда заставляло работать только желание радовать режиссеров, с которыми он сотрудничал. Все, чего он хотел после всех своих усилий, после бесконечных рабочих часов, – это порадовать режиссера. Но Дан невозможен. Ему все не так. Если бы он не был так талантлив, никто не стал бы это терпеть. Он взрывается из-за малейших ошибок и публично унижает тех, кто эти ошибки допускает. Когда ассистент режиссера отпустил Вирсавию домой, решив, что на сегодня съемки с ней закончены, Дан обещал отрезать ему член. Когда никто не мог найти поножи Голиафа, он тоже взбесился. «У Голиафа четыре реплики, – завопил он, – и одна из них: “Принесите мне мои бронзовые поножи!” Так где, черт побери, его поножи?» Меньше чем за час бутафор нашел какие-то наголенные щитки и покрасил их из пульверизатора золотистой краской; вид у них был достаточно убедительный, но Дан как глянул на них, так сразу швырнул стул. На следующий день у техников не было операторской тележки для съемок битвы, и Дан в гневе ушел со съемочной площадки, а успокоился только после того, как Яэль заперлась с ним в фургоне на час. Но вернулся он не в мирном настроении, а с требованием набрать толпу филистимлян побольше. Поскольку он только что уволил директора по кастингу, а никакая платная массовка в бюджет больше не влезала, Эран – хотя ему уже хотелось убить Дана – повесил в фейсбуке объявление о наборе волонтеров и уговорил своего кузена – рок-звезду перепостить это объявление для трехсот тысяч своих подписчиков с невнятным намеком, что, может, он сам приедет.

«И сколько человек приехало?» – поинтересовался Эпштейн.

Директор по натурным съемкам пожал плечами, отбросил сигарету и сказал, что это они увидят завтра. Сцену битвы отложили до тех пор, пока не найдут кран.

Когда они прибыли на съемочную площадку, начало светать. Дан и Яэль все еще ехали из отеля в ближайшем кибуце, но оператор-постановщик уже спешно устанавливал камеры – он хотел начать снимать как можно раньше, пока свет еще волшебный. Планировались три сцены с Давидом о том, как он скрывается от Саула в глуши. Сначала Давид и его отряд изгоев приходят в дом богатого халевита Навала и требуют продовольствие в благодарность за то, что под их присмотром ничего дурного не случилось с пастухами Навала и тремя тысячами его овец. Потом сцена, где Навал умирает, а его жене Авигее приходится выйти за Давида. В полдень, когда солнце будет слишком ярким для любых других съемок, оператор-постановщик хотел снять сцену внутри пещеры, где Давид украдкой, пока царь справляет нужду, отрезает угол плаща Саула. И перед самым закатом они снимут один последний кадр из конца фильма.