В Суоми

Высокая, седеющая, энергичная женщина Сюльви-Кюллики Кильпи, председатель общества «Финляндия — Советский Союз», автор книги «Ленин и финны», показывала мне в Хельсинки дома, связанные с именем Ленина: аристократический дом, где в квартире профессора ночевал Ленин, впервые попав в Суоми; высокий дом на площади перед рынком в рабочем районе, где, скрываясь от ищеек Временного правительства, Ленин жил на шестом этаже, у Кустаа Ровио.

— Я мечтаю, — сказала Кильпи, — чтобы над этим домом зажглась неоновая надпись: «Музей Ленина». Она будет по вечерам сиять над этой площадью… Отсюда обычно рабочие демонстрации направляются на Сенатскую площадь или к парламенту.

Побывал я и на Тэёлёнкату, где в квартире на третьем этаже, с окнами в безрадостный двор, у железнодорожника Блумквиста, Ленин жил. Здесь, на маленьком письменном столе в комнате Блумквиста, Владимир Ильич писал «Государство и революция».

Знакомство с людьми, которые своими руками строят сегодняшний Хельсинки, с такими, как маляр Антеро Бюман и его друг старый каменщик Нестори, и молодой строительный рабочий Стемберг, помогли мне постичь душу города, его историю, пожалуй, лучше, чем самые подробные путеводители.

В этой стране камня люди много веков предпочитали строить себе жилье из дерева. Поэтому-то история каждого современного города начинается с памятного пожара. Столица не стала исключением. После пожара 1808 года в городе осталось всего семьдесят домов. А когда через четыре года повелением императора Александра I Хельсинки преобразовали в столицу Великого княжества Финляндского, весь город с его четырьмя тысячами жителей умещался на площади в сорок гектаров.

И снова пламя «способствовало украшению» города. Хотя оно бушевало уже не в Хельсинки, а в Або (Турку). Пожар этот почти целиком сожрал старую столицу. Здание университета в Або — единственного в стране — было испепелено. Строить новый университет повелено было в Хельсинки, в новой столице. Туда же перевели всех профессоров и студентов. С наступлением темноты по улицам города ходили по двое, в длинных серых шинелях, в больших черных шляпах, с медной бляхой, с палкой в руках ночные сторожа. Они должны были распугивать воров и бить тревогу в случае пожара. Медленными шагами проходили сторожа по темным улицам, каждый час останавливались на перекрестках и пронзительным голосом кричали:

— Било десять (одиннадцать, двенадцать и т. д.) часов. Избави бог наш город от пожара. Било десять часов!

Мой спутник улыбаясь говорит:

— Тот, кто в дурном ищет доброе зерно, найдет его и в этих пожарах. Из-за них получили такое развитие в Суоми добровольные пожарные общества. Царь распустил наши полки, и поэтому мы использовали любую легальную возможность, создавая организации, напоминающие военные. Не случайно еще в дни первой революции, в пятом году, пожарные общества часто были теми центрами, вокруг которых и из которых возникали отряды Красной гвардии… Правда, и белой тоже, — добавил он, помолчав.

Сенатская площадь

Мы стоим на углу Унионской улицы и Халлитускату. Перед нами простирается вымощенная брусчаткой огромная Сенатская площадь, на другой стороне которой высится здание Сената, напоминающее Смольный.

Справа от нас — фронтон университета, а налево — прекрасная в своей перспективе колоннада. Купол над ротондой с большими арочными окнами увенчивает совершенное по соразмерности своих частей здание. Это Университетская библиотека. Она чем-то напоминает мне центральный корпус Таврического дворца в Ленинграде. И верно — все эти здания возведены в стиле, который принято называть «русский ампир».

Площадь замыкает высокий пятиглавый собор, к подножию которого ведет широкая, во весь фасад, многоступенчатая гранитная лестница.

И несмотря на то, что, в отличие от грузного Исаакия, белоколонный Николаевский собор легко поднимается над городом, он и фигурами святых у фронтонов, и четырьмя маленькими, синими, в звездах, куполами по углам, и господствующим над ними большим куполом в центре, напоминает мне Исаакиевский собор в Ленинграде.

Все эти здания и составляют незабываемый ансамбль Сенатской площади, созданной словно единым творческим порывом. Но к чему это «словно»? Ведь и на самом деле и замысел и воплощение его принадлежат одному человеку — зодчему Карлу Людвигу Энгелю, который по духу и размаху может стоять рядом с Захаровым, Воронихиным, Тома де Томоном и другими гениальными зодчими, создавшими красоту Ленинграда.

На скрещении двух улиц, на углу которых мы смотрим сейчас на Сенатскую площадь, к каменной ограде Университетской библиотеки прикреплены бронзовая доска с профилями зодчего Карла Энгеля и Альберта Эренстрема, составившего после пожара 1808 года план будущей столицы. Мимо мемориального барельефа проходят тысячи людей — студенты и ученые в старомодных мантиях, отмечая академические праздники, солдаты, маршируя на парадах.

Рабочие демонстрации, начинаясь на другом конце города, обычно завершаются многолюднейшими митингами на Сенатской площади, ставшей для Суоми исторической.