В свободном падении

— Так а мы ведь плохие, бездарные! Потому и не затеряемся, — Вадим хохотнул над своей шуткой, и водосточная труба отозвалась ржавым смехом. Я приблизился к нему с целью взять сигарет. Он посмотрел исподлобья, усталый и пьяный. Хотел сказать что-то, но лязгнула дверь, в проёме образовался знакомый силуэт, тонкие каблучки уверенно зацокали по ровной кровле, поднося к нам быстрое, спортивное тело Йоко-Ани.

— Как поживаете, горе-музыканты? — спросила она покровительственно, одарив нас надменной улыбкой. Триумфатор, герой, она надеялась, видимо, что благодарная чернь сейчас же кинется лобызать ей ноги. Но нет, этого не произошло. Только Вадим подошёл и, смущаясь, чмокнул её в губы.

А когда-то давно Аня остерегалась, даже боялась нас. В те времена она была тихой, опрятной студенткой с соседнего юридического либо ещё какого-нибудь экономического факультета, ходила по университетским коридорам, прижимаясь к стенам, в простых очках и с заплетённым понурым крысиным хвостиком волос сзади. На свою беду наш гитарист однажды столкнулся с неприметной девушкой в студенческом общепите. Неуклюжий Вадим, проходя, то ли пролил на неё компот, то ли задел по голове локтем, в общем, знакомство состоялось, и на следующий день уже были розы в целлофане и «Кофехауз». Оценивающие взгляды и застенчивые улыбки. Непреднамеренная близость в переполненном вагоне метро. А потом, на дне рождения Вадима, он впервые представил нам её, уже сожительницу, широко и свободно разместившуюся в квартирном пространстве. Фамильярная с Вадиком и её матерью, на нас она бросала пугливые взгляды и старалась всячески угодить и вообще на всякий случай держалась подальше. Она подала к столу жирное мясо и салат из морских гадов. Особенно неприятны были маленькие осьминожки, синюшные и скрюченные. Я вылавливал их вилкой и складировал отдельно от себя. Сложно представить себе более мерзкое создание, чем осьминог, наделённый одновременно щупальцами и клювом. Аня осторожно пыталась убедить меня, что у таких маленьких экземпляров не бывает клювов, но я откладывал мёртвые тушки всё равно.

Аня была удивлена моей брезгливостью, так как находилась во власти всех стереотипов о панк-музыкантах. Она предполагала, что друзья Вадима никогда не моются, питаются содержимым мусорных баков и запивают его водой из луж. Увидев же в нас умеренно адекватных людей, которые, во всяком случае, не собираются рвать на куски и опрыскивать из баллончика её шубу, крушить мебель и плевать ей в лицо, она успокоилась и тотчас предъявила нам свою истинную сущность.

Прекратив суетливо накладывать нам своих морских салатов, она уселась во главе стола и повелительным тоном отослала меня за дополнительным майонезом, а Фила — с пакетом мусора. С этого и началось наше долгое противостояние, наша мучительная и неравная борьба за бессмертную душу Вадика.

— Ну что, как жизнь половая, приятель? — спросил он меня, употребив фразу, подслушанную им, наверное, в одном из американских ситкомов.

— Да, в общем, своим чередом, — я сунул в рот тонкую сигарету и вернулся на место.

— Он теперь не только одевается, но и говорит, как педик, — возмутился Филипп. — Что это ещё за черёд такой?

— Джентльмены, — говорю, — оставляют свою личную жизнь при себе.

— Джентльмены — да, но от тебя мы ждём всех скабрёзных подробностей.

— Боже мой, почему вы не могли обсудить своё грязное бельё без меня?.. — проворчала Аня, также закуривая сигарету и придвигаясь поближе.

Я рассказал им про Майю. Рассказал тезисно, телеграфным стилем, избежав желаемой всеми демонстрации грязного белья.

— Зачем ты связался с этой психопаткой? — раздражилась Кира ещё в начале моего рассказа, но, чтобы высказаться, подождала до конца. Я только пожал плечами.

— Люблю психопаток… — вставил замечание Фил. Филипп всех любил.

— Нет, она ведь реальная сумасшедшая, — настаивала Кира на своём, — запросто может взрезать вены и броситься, как Филушка-дурачок, из окошка.

— Крэйзи, крэйзи, бэйби, — пропел Фил вкрадчивым дурным голосом, возложив руку себе на промежность.

— А чего бросаться-то? — возмутился я. — Ведь не было же ничего ТАКОВО!

Я особенно подчеркнул слово «таково», хотя сам не очень понимал, какого «такого» у нас с ней не было.

…Мы уже прижимались друг к другу голыми горячими телами, когда она прошептала мне в ухо, тяжело привстав на локтях: «Ты любишь меня, Андрей?» Я резко слез с неё, встал, принялся одеваться, злой. «Подожди, нет, нет, мне всё равно…» — несла она заполошный бред, хватаясь рукой за штанину, не давая надеть… Я прошёлся по комнате, но потом всё-таки вернулся к ней. Мы продолжили на том месте, где остановились. «Но ты ведь любишь меня, скажи, пожалуйста, что любишь, просто скажи…» «Ох, ладно, будем считать, я тебя люблю…» — сдался я, находясь уже целиком во власти своего либидо. И потом уже всё произошло.

— Слушайте, — сказал я, сглотнув обильную слюну, — было много вина. Молодые парень и девушка, одни в пустой квартире… Много вина, опять же.

— Но ты уверен, что она поняла всё правильно? — продолжала наседать на меня угрюмая Кира.