В тени

Смирнов не торопился стрелять. Он подпустил немцев поближе и, когда достаточно плотная, ближняя к нему, часть цепи развернулась, приоткрыв спины, «ударил» по ней сбоку, с удовлетворением отмечая, как заваливаются в ячмень солдаты. После второй очереди немецкая цепь рассыпалась. Обгоняя друг друга, эсэсовцы бежали к дороге, подгоняемые пулеметными очередями.

Воздух снова взорвался воем и скрежетом мин. Взрывы в очередной раз раскидали высоту, накрыв ее пыльным туманом. Николай вжимался в окоп. Мужеством было даже высидеть под убивающей пляской металла, не то, что вести из него огонь. Смирнов поднялся со дна окопа, когда вокруг затихло. Немцы шли на него от дороги; он видел их лица, багровые от солнца. Двумя очередями он заставил их прижаться к земле.

Слева снова отозвался станковый пулемет. Пулеметчик бил короткими очередями, не давая гитлеровцам броситься в атаку.

«Интересно, кто стреляет?», – думал Смирнов, наблюдая за окопом.

После очередного шквала огня Николай поднялся из окопа. На бруствере по-прежнему «горел» цветок иван-чая, устоявший на своем тонком стебле в этой ужасной круговерти. Смирнов никогда не связывал судьбу со знамениями природы, но на этот раз вдруг ощутил, что будет жить, пока жив цветок!

В какой-то момент Николай почувствовал недоброе, скорее, уловил чуть слышный звук танковых моторов. Он нащупал рукой бинокль, заваленный землей, и приложил его к глазам. На поле нехотя выползли два танка, и Смирнов, снова осознав свою беспомощность, бессильно привалился спиной к обвалившейся стенке окопа.

***

Сталин, молча, ходил по кабинету, поглядывая на плотные зеленые шторы, закрывавшие окна. Сегодня утром он получил сводку Генерального штаба, в которой сообщалось, что немцы вышли к Смоленску. Прочитав ее, он смял лист и с досадой швырнул его в урну.

Подойдя к столу, Сталин сел в заскрипевшее кожей кресло. На столе между многочисленными телефонами лежала коробка папирос «Герцеговина Флор». Вынув папиросу, он разломил ее пополам и набил табаком трубку. Затем, раскурив, подошел к окну и, отодвинув в сторону штору, взглянул на двор. За окном шел дождь, мелкий и холодный.

«Скоро осень, – подумал Сталин, – это хорошо. Немецкая авиация снизит свою активность, и нам, возможно, удастся стабилизировать фронт».

Армия отступала под напором немецких танковых армий. Шли упорные бои за Киев, а из данных Генштаба следовало, что, если немедленно не отвести войска, то они окажутся в окружении!

«Почему так случилось? – размышлял Сталин. – Ведь мы готовились к войне: подтягивали резервы к границе. Наверное, правы были Мерецков и Шапошников, предлагавшие принять стратегический план обороны страны! Почему я тогда их не услышал?! Почему доверился Павлову, который так и не смог наладить управление войсками, ведь Жуков, во время штабных учений, легко переиграл его?! Вопросов много, а ответов нет! Уж не поторопился ли Мехлис расправиться с Павловым? Может, стоило дать ему еще один шанс?! Почему я легко согласился его расстрелять, дабы показать генералитету, что никто из них не может рассчитывать на неприкосновенность и что никакие былые заслуги не спасут их, если войска будут откатываться вглубь страны? Но я согласился с необходимостью этих мер, и сейчас тот мечется между фронтами и стреляет, стреляет…».

Вождь глубоко затянулся дымом и, прикрыв глаза, медленно выпустил трубку изо рта. Взгляд его упал на лист календаря, где красным карандашом была начертана фамилия Мерецкова…

– Лаврентий, зайди ко мне, – сказал он по телефону, – есть разговор!

Сталин выбил трубку и посмотрел на дверь, в проеме которой уже стоял нарком НКВД. Вождь усмехнулся оперативности Берии.

– Проходи, Лаврентий, – коротко бросил он. – Что у тебя нового?

Берия, словно застывший в стойке пес, начал лихорадочно перебирать в голове последние события, которые могли заинтересовать Сталина. Заметив его нерешительность, вождь решил помочь ему.

– Скажи, Лаврентий, – медленно произнес он, – как там наш Мерецков? Его не убили уголовники?

– Нет, товарищ Сталин, с ним все в порядке! Правда, он сейчас за нарушение режима находится в штрафном изоляторе.

Сталин усмехнулся.

– И там ему неймется. С характером мужик!

Вождь внимательно взглянул на наркома. Его глаза, словно рентгеновские лучи, проникли в него. Взгляд был настолько ощутимым, что Берия невольно почувствовал холодок между лопатками. От этого взгляда сталинских глаз ему захотелось сжаться в комочек или просто исчезнуть из кабинета.

– Я что-то не пойму тебя, Лаврентий, – раздраженно произнес вождь. – Как ты думаешь, он понял, за что я сослал его туда?

– Безусловно, товарищ Сталин. Он уже давно раскаялся в содеянном!

– Это хорошо. Пусть еще посидит немного, подумает. Смена обстановки обостряет мозговую деятельность! Что нового в Москве?

– Немцы пытаются наводнить столицу своими диверсионными группами. Идет массовая заброска шпионов-диверсантов по всему фронту. Много работы!

– Да, немцы расслабиться не дают. Я тебя больше не держу, Лаврентий, иди, работай! Помни, что я сказал тебе о Мерецкове…

Вождь снова размял папиросу и закурил трубку.