На деле, сказавшись больным, он поступил очень мудро. Ни один заговор для свержения царя не имел надежды на успех без поддержки вероятного преемника. В 1801 году единственным возможным преемником Павла был Александр. После некоторых колебаний он поддержал переворот. Александр куда менее жаждал власти, чем Екатерина II, которая приходилась ему бабкой, в 1762 году. Для него корона была судьбой, а не личным выбором. Он даже мечтал о том, чтобы сбежать от обязательств и уединенно жить с женой на Рейне. Но его ужасал деспотизм Павла и катастрофы, к которым вела Россию его внешняя политика. Александр настаивал, чтобы его отцу сохранили жизнь и позволили провести остаток дней на покое. Пален согласился с ним, прекрасно понимая, что не сможет сдержать это обещание. Живой Павел оставался бы смертельной угрозой, не в последнюю очередь в силу его популярности среди рядовых солдат и гвардейцев, к которым он часто относился великодушно. Несомненно, некоторым из них даже нравилось, что их офицеры становятся жертвами своеволия монарха, ведь их часто постигала такая же участь.
Александр глубоко сожалел о гибели отца и так и не простил заговорщиков. Человек вроде Христофора Ливена, который сыграл в событиях почти такую же неоднозначную роль, как и он сам, был гораздо более угоден и ему самому, и вдовствующей императрице Марии, к мнению которой новый император внимательно прислушивался. Ливен оставался главным военным и дипломатическим советником Александра до самого конца его правления. Император умер в 1825 году, на смену ему пришел его младший брат Николай I. Когда на следующий год умерла Шарлотта Ливен, Николай был одним из четырех человек, которые несли ее гроб. Он славился своей строгостью и сдержанностью, но этот момент стал одним из немногих в его жизни, когда он дал волю слезам на публике. Все бывшие воспитанники Шарлотты обожали ее. Великая княгиня Анна, которая впоследствии стала королевой Нидерландов, вспоминала, что Шарлотта пользовалась “уникальной привилегией бранить семью… а такого права не давал ни указ, ни наследственный титул”. Даже в зрелости Николай I называл ее
Для истинного придворного императорские слезы были гораздо более важным выражением признательности, чем высочайшие ордена и знаки отличия. Они источали аромат святого елея, которым монарх был помазан во время коронации. Для некоторых придворных монаршее признание и близость стали самоцелью, практически культом. Но большинство придворных в истории были практичными людьми. Они полагали, что за слезами последуют более ощутимые награды. Так, несомненно, случилось с Ливенами. От Екатерины II до Николая I четыре сменявших друг друга монарха из династии Романовых осыпали их поместьями, титулами, пенсиями и должностями. Когда эта волна изобилия пошла на спад, они, пожалуй, были самыми богатыми землевладельцами в балтийских губерниях и светлейшими князьями, а также владели обширными землями в России и на территории, которая стала центром украинской угольной промышленности. Ливены были древним родом, и их предки почитали языческих богов в ливонских лесах еще до прихода германских рыцарей. К тому времени, когда их родина в 1721 году оказалась захвачена Россией, они носили баронские, а порой и графские титулы, но императорская монархия Романовых стала их Эльдорадо. И ключом к нему была любовь матери и ее детей к их “нянюшке”. Здесь можно добавить – в скобках, – что эмоциональная уравновешенность императора и солидарность его братьев и сестер были важнейшими факторами стабильности наследственных монархий. Гувернантка, которая помогала этого добиться, играла не только частную роль. По династическим меркам, отношения Николая I с его братом и предшественником Александром I и его сыном и преемником Александром II были исключительно теплыми и доверительными31
.