В тени короля

Выстрелы вновь заполонили Арену. Стреляли в псов, купавшихся в собственной крови и крови несчастных, в гладиаторов, кромсавших безоружный народ, в сам народ — не намеренно, но прицельная стрельба с такого расстояния и в таких условиях фактически невозможна.

Корнут с силой вонзил ногти в подлокотники кресла, судорожно придумывая, как бы прекратить эту чудовищную бойню. Всё, что он сейчас видел — смерть и панику. Мертвецы устилали ряды багровым покрывалом, кровь текла ручьями, расцветая на белом камне алыми лепестками. Толпа вопила, стонала сотнями и тысячами глоток, растаптывала заживо тех, кому не повезло устоять на ногах. Как?.. Как всё это остановить? Солдатам сюда не прорваться — море перепуганных граждан намертво закупорило все проходы. Толпа рассасывалась медленно, достаточно для того, чтобы усеять трупами каждый метр этого богомерзкого места.

Внимание Корнута привлекли оставшиеся рядом с частоколом гладиаторы. Теперь они, разбившись на две группы, стремительно приближались как раз к той части трибун, над которыми возвышалась королевская ложа. Великан тащил на плече ещё одно бревно, явно намереваясь пробраться сюда с другой стороны. Им не было дела до толпы, они её и вовсе не замечали, у них была своя цель, и Корнут уже начинал догадываться — какая. Юстиниан был слишком увлечён перепалкой с начальником гвардейцев, чтобы заметить нехитрый манёвр выродков, Лаура оцепенела немым изваянием, погрузившись в некий транс, разве что старик Флорес, поймав на себе взгляд Корнута, многозначительно кивнул. Он тоже предчувствовал надвигающуюся беду и явно не питал надежды, что всё обойдётся.

— Немедленно уводите короля! — закричал Корнут главному льву, указывая на гладиаторов, взбирающихся по изуродованным телам. — Сейчас же!

Юстиниан умолк, буравя взглядом наглеца, посмевшего перебить своего правителя, но Корнут плевал на его негодование. Ждать от ублюдков пощады равноценно добровольно накинуть петлю себе на шею.

В ложе начался переполох. Аргус, до того словно прибитый гвоздями к сиденью, кинулся к своему кузену. Сенешаль с казначеем забились в угол, не решаясь покинуть ложу первыми: видимо, страх не настолько захлестнул их, чтобы пожертвовать своей репутацией или, того хуже, нагретыми местечками при дворе. Дий метался как ужаленный, старший Флорес, вцепившись в руку своего сына, принялся что-то торопливо говорить ему на ухо. Очнувшаяся от оцепенения королева потянула за локоть своего супруга и начала умолять прекратить упрямиться.

Начальник гвардейцев наконец смекнул, что происходит, и крикнул подчинённым, чтобы начали расчищать дорогу, сам же, проверив револьвер, попросил переполошившихся гостей сохранять спокойствие. Но Корнута больше тревожило не спокойствие гостей, а сами гвардейцы, точнее, их количество. Лаура отправила с девочками четверых, оставив ещё столько же охранять ложу, остальные дежурили внизу, у входа, — слишком далеко, чтобы успеть защитить монаршую семью. Четверо против осквернённых… Да они закончатся на том громиле с бревном!

— Прошу, Ваше Величество, — Корнут склонился над сидящим королём. — Если вы останетесь здесь хоть на минуту дольше, то погибнете.

Юстиниан собрался выдать очередную порцию возмущения, но взглядом остановился на соседствующих трибунах, и слова застряли в его горле. Он открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег, при этом не отрывая глаз с приближающихся фигур в солдатских доспехах. Двое осквернённых уже пробрались в последнюю секцию, отведённую для состоятельной публики, и остановились в тени бардового велума, чтобы перевести дух для последнего броска.

— Как они смеют!.. — сдавленно процедил Юстиниан. При этом он подскочил и суетливо попятился, задев рукой бокал с остатками вина. На белоснежной штанине быстро расплывалось малиновое пятно, и глядя на него, Корнуту вдруг подумалось, что лучшее лекарство от мигрени — страх лишиться головы.

* * *

Дыхание всё никак не хотело выравниваться, сердце бухало так сильно, что казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

«Давай же, трухлявый ты пень! Вот он, вожак свободных, в одном прыжке», — Скранч втянул носом раскалённый воздух, отдававший металлом и дерьмом. Привычный запах смерти, а здесь ей смердело как в братской могиле осквернённых, виденной им однажды у северной стены столицы.

Тринадцатый, упёршись ладонями в колени, тяжело дышал. Пот градом стекал из-под шлема, лицо сделалось пунцовым, крылья носа медленно вздувались, доспехи были сплошь окрашены кровью свободных.

— Что, брат, на ходу разваливаешься? — Скранч зашёлся хриплым хохотом.

— К хренам твои шуточки! Если честно, думал — всё, там, среди трупов и останусь. Чуть шею себе не свернул из-за этих сраных кишок.

Скранч расхохотался ещё громче при воспоминании, как сам едва не угодил мордой в чьи-то мозги, запнувшись о дохлого пса, но вдруг осёкся, заметив, как король схватил тощую самку за руку и рванул к выходу.

— Куда это ты намылился, мудила!