В тени трона

После поражения Белого движения в Гражданской войне Яков Юзефович вместе с тысячами своих собратьев по оружию оказывается на чужбине. Боевому генералу не дано было прожить долго: в 1929-м, на пятьдесят седьмом году жизни, он умер в эмиграции в восточно-польском захолустье, откуда и произошли когда-то литовские татары Юзефовичи.

12

Ставка. Могилев

Приняв на себя Верховное главнокомандование армией, император Николай Второй первым делом перенес Ставку из Барановичей в Могилев. Ставка размещалась теперь не как прежде – в поезде, под прикрытием белорусских лесов, а в просторном доме могилевского губернатора. Смещенный Главковерх, великий князь Николай Николаевич, чтоб не мозолил глаза своим двухметровым ростом и советами не досаждал, был отправлен наместником на Кавказ, командовать там Персидским фронтом. То была, конечно, ссылка, и далеко не почетная; таким решением царя многие в армии, да и в обозленной военными неудачами Думе остались недовольны и свое недовольство выражали вслух. Но за действиями Николая стояла напористая Аликс, а за Аликс – «святой старец» Григорий Распутин, и государь был неотступен в своем упорстве. А Николай Николаевич свое смещенье воспринял с заметным облегчением: свобода действий заслуженного полководца была ограничена на фронтах сопротивлением военного министра и досадными придирками, а это никак не шло на пользу дела.

Переехав из Царского Села в Могилев, император устранился от управления своей империей, одним махом избавившись таким решительным образом и от обнаглевшей в конец Думы, и от надоевших до сердечных колик недальновидных, один другого глупее министров кабинета. Хватит! С отъездом Николая в Ставку бразды правления перешли в крепкие ручки верной Аликс, справедливо советующей Думу немедленно распустить, а министров, за исключением разве что премьера – старины Горемыкина, уволить и назначить на их места новых, верно понимающих сущность монархической божественной власти и не перечащих царю.

Императрица Александра Федоровна, оставленная мужем полновластной хозяйкой в столице, удачно лавировала меж острых скал государственного управления и успешно разбиралась с коварными министрами и политическими лидерами. «Эта немка», как многие называли ее за глаза, в опасном упоении рулила гигантской империей, чутко прислушиваясь к советам Распутина, положение и роль которого, впрочем, были многократно раздуты молвой. Едва ли Аликс всерьез реагировала на обидные поношения в свой адрес, объясняя их черной неблагодарностью подданных короны.

А Николаю вдали от петроградских треволнений нравилось командовать военными действиями из Могилева. Сверяясь с картами, он распределял между армиями на фронтах цели и задачи, а затем передавал поводья управления боевыми операциями начальнику своего штаба генералу Алексееву – опытному стратегу, приводившему царские указания в соответствие с оперативной обстановкой и реальной действительностью. Николай не мог нарадоваться деловитости и исполнительности Алексеева и не уставал расхваливать генерала в своих подробных ежедневных письмах Аликс. Императрица не оставалась в долгу: ее длинные, на десять-пятнадцать страниц, послания супруг с любовью читал и перечитывал, черпая из них свежие столичные новости и согреваясь теплой заботой жены, продолжавшей подавать советы и на расстоянии.

Все в захолустном Могилеве пришлось по душе и по нраву Николаю – и комфортабельный губернаторский дом, и генерал Алексеев, и красивые пригородные пейзажи. Прибывший в Ставку Михаил застал брата в добром здравии и приятном расположении духа. Война внесла поправки в ход жизни сильных мира сего, не говоря уже о миллионах рядовых народных душ, гниющих в окопах и гибнущих под огнем на полях сражений. В Могилеве дружеские отношения между братьями восстановились словно бы сами собой, как будто черная кошка в облике Натальи Вульферт между ними и не пробегала. «Погода по-прежнему чудесная, – сообщал государь в Петроград, своей Аликс. – Я каждый день выезжаю на моторе с Мишей, и большую часть моего досуга мы проводим вместе, как в былые годы. Он так спокоен и мил – шлет тебе самый теплый привет…» Что ж, блажен кто верует: Николай, возможно, действительно верил в то, о чем писал жене. А вот Александра Федоровна, та едва ли воспринимала откровения Ники безоговорочно: ее неприязнь к морганатической жене деверя – «этой авантюристке» – была непомерна, и императрица знала, что это чувство взаимно; прямолинейная Наталья своих эмоций не скрывала, ее хлесткое замечание о том, что Аликс «приехала в Россию в штопаных чулках», запомнилось публике. Так что ни о каком удовольствии от «теплого привета» Натальиного мужа не могло быть и речи.