В тихом омуте черти водятся (ЛП)

Спустя час Нотт, буквально выдернув себя из омута памяти и глубоко вдохнув, опустился на стул. Некоторое время он просто пялился на стену перед собой, судорожно сжимая и разжимая кулаки в попытке успокоиться. Наконец Теодор стукнул кулаком по столу, заставив подпрыгнуть и зазвенеть омут и склянку из-под воспоминаний, поднялся на ноги и пошёл в гостиную. Он остановился на пороге, пристально глядя на Грейнджер. Ярость клокотала в нём, и ему пришлось вцепиться руками в дверные косяки, так как он не вполне доверял собственному самообладанию. За долгие годы карьеры Тео ни разу не ударил ни одной женщины, что бы она ни натворила: это было не в его характере. Тем не менее, сейчас, впервые в жизни он мечтал придушить одну из них. И тот факт, что этой женщиной оказалась чёртова Грейнджер, не был случайностью.

Стиснув зубы, он медленно втянул воздух носом и обуздал выражение лица. Последнее чего сейчас хотел Нотт — это показать ей, как херово он себя чувствовал.

Услышав звук его шагов, она развернулась. Бледность, покрасневшие глаза и тень надежды, что промелькнула сквозь безысходность, отразившуюся на её лице, поколебали решительность Теодора: Гермиона выглядела такой уязвимой, такой виноватой, такой зависимой.

«Чёрт!»

Её губы изогнулись в слабой, нерешительной улыбке, и ушей Нотта достиг еле слышный шёпот:

— Тео?

Он не мог вынести этой робкой улыбки, потому что точно такую же видел всего несколько минут назад в омуте памяти. Это воспоминание принесло с собой новую обжигающую волну ярости, и, сверля её испепеляющим взглядом, он выдавил сквозь стиснутые зубы:

— Убирайся!

Гермиона охнула, инстинктивно вскинув руку к затылку, как бы ища утешение в привычном накручивании локонов, сейчас, однако, слишком коротких для этого. Нервно теребя куцый завиток, она прошептала:

— Тео, пожалуйста.

Этот жест, теперь тоже оказавшийся знакомым, лишь добавил ему злости. Подойдя к двери, Теодор решительно распахнул её и повторил:

— Убирайся.

Грейнджер встала, сделала несколько торопливых, неуверенных шагов в его сторону и остановилась, лишь оказавшись совсем рядом. Тео даже мог чувствовать её тёплое дыхание, щекотавшее шею. Внимательно вглядываясь ему в глаза, она попыталась прикоснуться к его щеке, но он перехватил руку и, оттолкнув прочь, проронил:

— Перестань.

Окончательно сломленная, Гермиона пробормотала:

— Прости, — и вышла за порог.

Он увидел безнадёжно поникшие плечи и постарался перебороть в себе необъяснимую потребность остановить её, но когда, сделав несколько шагов, Грейнджер споткнулась, Тео, не раздумывая, ринулся поддержать. Увы, Гермиона дизаппарировала прежде, чем он успел оказаться рядом, оставив его с мучительным ощущением пустоты в груди.

Нотт вернулся в квартиру, изо всех сил хлопнул дверью, высвобождая сдерживаемое до сих пор горькое разочарование, и выкрикнув:

— Блядь, — ухватился за край журнального столика и опрокинул его.

Разрушение не утолило бушующей в нём ярости, а идиотское сердце по-прежнему продолжало болеть. Бормоча ругательства, он рухнул на диван и уронил голову на руки. Как он презирал себя за то, что оказался столь доверчив. Он, Теодор Нотт, детектив, который действительно «должен был всё обо всех знать», оказался в её объятиях, не подозревая о подобном вероломстве. Какая горькая ирония!

Как обычно, Грейнджер оказалась права. Все произошло именно так, как она предсказывала в беседе с Поттером, которую Тео услышал сегодня в госпитале Святого Мунго. Она показала ему правду, и теперь он ненавидел её до боли в груди. При условии, конечно, что то клокочущее, неистовое чувство, что сжигало его внутренности в данный момент, действительно являлось ненавистью. Да, он ощущал себя одураченным и преданным. Да, он жаждал убить её, желательно собственными руками и без волшебства. Была ли это ненависть или какое-то другое, неожиданно воскресшее, давно забытое, никому не нужное чувство? Теодор пока не мог разобраться. Во всяком случае, он предпочитал думать, что это первое, потому что второе его пугало до ужаса. По крайней мере, одно было абсолютно понятно — долбаный Гарри Поттер навеки внесён в привилегированную группу под названием «Люди, которых я ненавижу». Ну, и по совместительству в специальную подгруппу «Люди, которых я просто обязан покалечить».

Израсходовав весь арсенал известных ему ругательств, Нотт в изнеможении откинулся на спинку дивана и сразу же был атакован знакомым запахом. Оказалось, что Грейнджер просто не могла не оставить после себя напоминания. Словно тех, что кружились в омуте памяти на кухне, ей было мало.

«Кстати, — подумал он. — Возможно, стоит пересмотреть некоторые из воспоминаний и попытаться понять, какого хрена всё-таки между нами произошло».