В тишине твоих шагов

— Похоже, я вошла не в ту дверь, — заметила я на полпути к кухне и тут же напоролась шевелюрой на висящий слева зонт. Волосы зацепились за спицы. Пришлось выругаться и несколько раз настойчиво дернуть головой. — Что ж вы его не закроете?! Ну, ничего у вас не меняется. Ладно, зря я приперлась, пойду, пожалуй.

— Садись, — улыбнулся изрядно поддатый Домовой во все двенадцать оставшихся зубов.

— Нет уж, увольте, — отмахнулась я и вернулась в коридор.

Пол под ногами был таким грязным, что я тотчас пожалела, что оставила обувь у двери.

— Тогда я не отдам тебе ключи! — послышалось с кухни.

— Какие ключи? — проворчала я, продираясь обратно через чертов зонт по коридору.

Домовой дунул на прядь своих рыжих волос, упавшую на глаза. Та отпружинила и вернулась на прежнее место. Убрав ее рукой за ухо, он жестом пригласил меня присесть на табуретку.

На столе рядом с бутылкой стояли две рюмки, наполненные водкой. Закуски не наблюдалось. На плите стояла пустая сковородка, на дне которой располагались рядочками рыбные скелетики. Меня передернуло.

— А где килька? — усмехнулась я, наклоняясь на стену.

В ту же секунду рядом с моим плечом по стене пробежал здоровенный таракан, такой же рыжий, как и его хозяин. Только усищи подлиннее. А в целом такой же малопривлекательный.

Я мгновенно выпрямилась и отряхнула плечо.

— Присядь, — вздохнул Петрович, похлопав по табуретке.

— Говорите, о каких ключах идет речь, и я пойду.

— Ольки вашей ключи, — ответил Домовой, доставая из хлебницы пару бутербродов с колбасой.

Я пригляделась. Да, настоящей колбасой. К горлу подкатила тошнота.

— А где сама Оля? — спросила я, не собираясь двигаться с места.

— Нагулялась и уехала, — хмыкнул он, плотно обхватив пальцами рюмку. — На такси. С чу́моданами.

— И даже ключи оставила?

— Ага, да сядь ты уже! — рассерженно гаркнул Петрович. — Водка ж стынет!

— Не пью я, — с раздражением ответила я, усаживаясь на табуретку. — Тем более эту гадость.

— Не гневи Бога, Сашка! — испуганно запричитал он и свободной рукой придвинул мне рюмку. — Непьющие, они ж страшные люди! Потерянные для общества. Никогда не знаешь, что у них в голове.

— Ну, да, конечно.

— А ты девка хорошая, — рюмка придвинулась ко мне еще на сантиметр, — не заставишь одинокого старого человека пить в одну будку.

Я уставилась на него, округлив глаза. По морщинистой, белой как бумага щеке Домового катилась сиротливая слезинка. Он печально уставился на поверхность стола и, пошатнувшись, тяжело вздохнул. Его нижняя губа вдруг дрогнула и пошла мелкой рябью.

— Вот как ты это делаешь, — сочувственно кивнула я.

Мне теперь было ясно, почему никто и никогда не мог устоять перед обаянием Домового. Он умело заманивал будущих собутыльников в свои сети. Олег мог часами сидеть у него на кухне, вдохновляясь рассказами Петровича. Так рождались его новые романы и сценарии. Катя из сочувствия раз в неделю таскала ему пирожки и делилась переживаниями, Сеня ходил для него в магазин и выносил мусор. И даже Даня, брезгливый жеманный сиропчик, прибегал порой пожаловаться на своего партнера, язык не поворачивается сказать «мужа».

Словно находясь под гипнозом, я наблюдала, как моя рука закидывает содержимое рюмки мне в рот. Точно в замедленной перемотке. В горле зажгло. Я встрепенулась, поморщилась, понюхала бутерброд и почти сразу пришла в себя.

— Вот так-то лучше, — обрадовался Петрович, хлопнул водки и взял с холодильника ключи от Сениной квартиры. — На, твоё.

В животе разливалось тепло. Меня уже не трясло от страха.

— Что она сказала?

— Кто? — переспросил он. — Олька-то?

— Она.

— Сказала, что Сенька очнулся и ей пора. Пора в новую жизнь. — Петрович скорчил мину, дрожа всем телом от смеха. — Вроде даже радовалась.

— А я думала, она горевать будет, что не удалось Сенькину квартиру отжать.

— Недолго. — Домовой сплюнул и вновь наполнил рюмки, не расплескав на удивление ни капли. — Перешагнет и дальше пойдет. Искать рыбу пожирнее.

— И то верно, — согласилась я.

— Был бы я моложе, намял бы ей бока, — мечтательно произнес он, хватая рюмку в одну руку и бутерброд в другую.

— Ой, фу, давайте без этого.

— Думаешь, я всегда был старым и страшным?

— Эм… Нет, — растерялась я и покатилась со смеху. — Но сейчас вы выглядите как престарелый Джигурда. Затрудняюсь даже назвать ваш возраст, чтобы не обидеть.

— Деточка, — качая головой, пропел Домовой. Он выглядел глубоко оскорбленным. — В твои годы я менял девиц как перчатки. Пока не встретил свою жену. Она была чем-то похожа на тебя: утонченная красота, правильные черты лица, хрупкая, нежная. И орала тоже как ужаленная! Стоило мне прийти со спектакля на полчаса позже. Что там начиналось! А потом мы мирились до утра. Как же я был счастлив! Вернуть бы то время. Когда моя Сонечка умерла, жизнь для меня остановилась.

Он закрыл глаза и сжал кулаки. Его губы продолжали улыбаться, оживая от воспоминаний.

— Какая же она была красивая, моя Соня…

— Вы играли в театре? — спросила я.

— Да, — открыв глаза, он гордо выгнул шею. — А ты думала, что я похож на академика?

— Напротив, — усмехнулась я, поднимая рюмку. — За вас! Но это последняя.